Он прокрался через площадку к лестнице, где снова остановился и прислушался. Ему показалось, что он уловил, как кто-то тихо расхаживает там, этажом выше. Стараясь особо не шуметь, он сбежал вниз. За входной дверью его ждал очередной сюрприз — у дома снова припарковалась машина. Он даже не слышал, как она подъехала.
— Добрый вечер, юноша! — Это был громоздкий древний «Даймлер», и из заднего окна высунулась плешивая голова доктора Бермуды, все такого же энергичного и насмешливого.
— Как вы меня нашли? — спросил ошарашенный Фенвилл.
Низкорослый юноша, одетый в черное, вышел со стороны водителя и распахнул для него заднюю дверь. Фенвилл решил не упираться — так сильно ему хотелось очутиться где-нибудь подальше от дома со сфинксами — и залез внутрь. Пейзажи Аркадия-Гарденс вскоре остались позади.
— Мой сын, — сказал доктор Бермуда, кивая на водителя. — И ассистент — заодно. Он знает и ценит мою… профессиональную миссию.
— Откуда вы узнали, что я здесь? — снова спросил Фенвилл.
— Даже несмотря на то, что профессионально вы занимаетесь искусством, а не наукой, — ответил доктор Бермуда, — вы, должно быть, слышали: ученые наконец-то доказали, что свобода воли является иллюзией.
— При чем здесь философия?
— И действительно, при чем? — спросил доктор своим мягким голосом счастливого человека. — Такие дела решаются не философией, а точной наукой. Я специализируюсь — когда мне это нужно, само собой, — на науке о разуме. Науке, подчеркиваю.
— Очень хорошо, — сказал Фенвилл, — но мне не нужен психолог. Извините.
— Я понимаю, — участливо сказал доктор Бермуда. — Пациенты, которым мы поистине нужны, редко хотят иметь с нами дело.
На Бэйсуотер-роуд зажегся свет. После паузы Фенвилл сказал:
— Нет, правда. Я не нуждаюсь в ваших услугах. Я уже выздоровел.
— Отрадно слышать, — ответил доктор.
— Я просто сам себя накрутил. Надумал невесть что.
— Даже с вашей, непрофессиональной точки зрения — не звучит ли подозрительно?
— Я оплачу вам все расходы.
В темноте машины доктор сделал жест, явно подразумевавший, что когда-то он получил образование за пределами Англии. Разговор сошел на нет. Отказываясь взглянуть самому себе в душу, Фенвилл сидел, наклонившись, глядя на тощую спину сына доктора. Уши парня были разного размера, а волосы — хоть и густые, но редкие.
— Он — зеница моего ока, — заметил доктор, который, казалось, действительно обладал способностью следить за мыслями своего пациента. — Ему предстоит стать гораздо более великим ученым, чем я.
Фенвилл ничего не сказал.
— Я трачу слишком много времени на общую практику. Изменяя чистой науке.
Они достигли Мраморной арки[37], и неожиданно машина свернула в переулок налево. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы нарушить оцепенелое спокойствие Фенвилла.
— Куда мы едем? — В его голосе сквозили паника и страх.
Доктор бросил на него мимолетный взгляд. Уличный фонарь сверкнул в его мудрых, усталых глазах.
— Везем вас домой, — сказал он. — Куда же еще?
— Странную дорогу мы выбрали.
— Мой сын, — с гордостью произнес доктор, — знает в этом городе все короткие пути.
Войдя в свою убогую комнату, Фенвилл понял — краткий период бесчувственности закончился. Он, конечно, рассчитывал, что состояние продлится подольше — хоть сколько-нибудь пропорционально потрясениям, которые его вызвали. Через минуту после того, как дверь закрылась, неутоленная страсть и смутный ужас снова охватили его, выжигая на душе каинову печать. Впору было поверить, что доктор Бермуда взаправду помогал Фенвиллу, выручая и утешая одним лишь своим присутствием.
Он сел на высокий табурет и опустил голову на маленький, подержанный письменный стол. Обогреватель не работал. За последние три дня Фенвилл, казалось, не съел ни крошки.
Какое-то время спустя к нему постучались. Он решил не отвечать.
Тогда дверь сама осторожно открылась.
— Вы чего в такой темноте сидите, мистер Фенвилл?
37
Первая публикация: «Dark Entries», 1964.
Оригинальное название рассказа, «Bind Your Hair», является цитатой из стихотворения Вальтера Скотта «Джок из Хэзелдина» (1816), повествующего о невесте, которую сватают за видного жениха против ее воли, но в конце концов она сбегает с человеком, которого любит, — тем самым Джоком. Четверостишие звучит так: