Немалая часть нашей работы с Шелдоном была прямо связана с гитарной практикой: как найти удобную, непринуждённую сидячую позицию, в которой будет можно практиковаться часами без потери эластичности. Но в качестве орудий самонаблюдения Шелдон применял также много разных игр. Одна игра походила на «испорченный телефон» — когда передаваемое шёпотом сообщение всё более искажается, до тех пор, пока не потеряет всякое сходство с оригиналом. Правда, с Шелдоном эта игра строилась на телесных движениях. Десять человек становились в ряд, и первый делал несколько простых движений, наблюдаемых вторым человеком. Затем второй поворачивался кругом и пытался продублировать движения первого; третий подражал второму и т. д. И вот — на конце шеренги первоначальные движения полностью терялись, заменённые ужасным скоплением привычных жестов робости и удивления. При помощи подобных средств Шелдон провоцировал в нас осознание силы привычки, необходимое для начала долгого процесса самонаблюдения.
Первый групповой урок по технике Александера состоялся в полдень во вторник. Впоследствии, в течение дня, Шелдон встречался с маленькими группами из четырёх-пяти человек и оценивал их индивидуальные постоянные положения. Вид моего тела никогда не доставлял мне особого удовольствия, но я оказался совершенно не готов к откровениям, возникшим из шелдоновского анализа — например, к тому факту, что я всю жизнь ходил с запрокинутой вверх головой, буквально носом в воздух, и считал это нормальной позицией. Шелдон мягко наклонял мою голову вперёд, до тех пор, пока все находившиеся в комнате не согласились, что теперь она стоит прямо. Он спросил меня, как я себя чувствую. Я ответил: «Впечатление такое, что я уставился в землю!» Так оно и было. Это было одно из многих подобных озарений, произошедших со мной на семинаре — они возникали как молнии, и за ними следовали месяцы и годы дальнейшей работы и попыток проникнуть в их смысл.
Прошлым вечером мне поневоле пришлось ничего не делать; как только начался курс, появилось ощущение, что ни на что не хватает времени — настолько богата была эта смесь идей, упражнений и проектов. Я был ввергнут в состояние нервного возбуждения и, как мне казалось, безграничной энергии (уверен, что кофе из электрического кофейника, постоянно стоявшего в обеденном зале, ей не повредил). Фрипп как-то сказал: «Если бы мне в молодости представилась такая возможность, я бы всю неделю спал не более двух-четырёх часов.» Всю свою жизнь я формировал в себе убеждение, что если ты спишь меньше восьми часов, то на следующий день будешь еле стоять на ногах. В Клеймонте я спал четыре-шесть часов, и чувствовал себя живо и бодро. Мой коллега-ученик Большой Джим через несколько дней во время совместного мытья посуды сказал мне: «Дома я сплю восемь часов и весь день чувствую себя усталым; здесь я сплю четыре часа и никогда не чувствовал себя лучше.»
Как хорошо известно аскетам и исследователям сна, длительное лишение сна производит с головой странные вещи. Многие люди могут обойтись меньшим временем на сон, чем, по их мнению, им необходимо, но наступает момент, когда психические процессы обработки информации сворачивают на фантастику — короче говоря, ты начинаешь видеть сны наяву. Приоткрываются глубокие колодцы эмоций и образов, и ты ныряешь в них. Это может принять образ мистического откровения или, наоборот, адских ужасов. За неделю в Клеймонте у меня было понемногу и того, и другого. Днём во вторник путешествие лишь начиналось.
Каждый ученик ежедневно встречался с Фриппом на 15-минутном индивидуальном уроке. Как индивидуальный учитель, он показался мне сердечным и привлекательным, но в деловом роде — всегда со сдержанным юмором, всегда «в рабочем состоянии», то есть ярко, полно живым, способным употребить всё своё внимание на текущее дело, находящимся здесь, рядом с учеником. Одним словом, присутствующим. Он сохранял величайшую уверенность и одновременно производил впечатление неравнодушия, активной заинтересованности в развитии ученика. На первом уроке он дал мне ряд рекомендаций по хроматическому упражнению для левой руки, с которым мы познакомились тем утром. Хотя я уже около 20-ти лет играл на гитаре, я всегда играл ритм, а не соло — а упражнения и репертуар Гитар-Крафта были на 80 % основаны на извлекаемых по отдельности нотах и мелодических линиях. Хотя моя левая рука, по оценке Фриппа, была не совсем безнадёжна, мне пришлось потратить много сил на упражнения пальцев.