На самом деле Роберт с гитарой наперевес в этот вечер ходил по всему дому из комнаты в комнату, следя за прогрессом каждой группы и делая замечания. Он казался радостным, энергичным, безумным хозяином дома. Пингвин Джо потом сказал мне, что вечером Роберта видели на середине большой лестницы — он в экстазе «выдавал» феноменальную импровизацию.
К часу ночи мои пальцы уже не болели. Думаю, что после двух дней боли в диапазоне от неприятной до мучительной их нервные окончания каким-то образом выключились.
Четверг
Утром проводились индивидуальные уроки, но мы с Фриппом опять говорили не о гитаре, а о моей диссертации. Именно тогда он предложил мне связаться с менеджерами Ино и написать о нём. Фрипп сказал, что прочёл весь мой 54-страничный «Проспект» — план-конспект задуманной работы (я написал его для своих консультантов в Беркли; прошлым днём я дал экземпляр Фриппу). «Для такого дела это хорошо», — рассудительно сказал он, предоставляя мне заключить, что само дело не слишком хорошо. Затем заметил с мрачным сарказмом: «Я польщён, что вы сочли нужным сравнить меня с Гарри Парчем.»
(На самом деле я написал вот что: «Я буду спорить, что место Фриппа в истории — не только в рядах «прогрессивных рокеров», но и в компании нескольких композиторов-индивидуалистов, следовавших своему уникальному, своеобразному видению музыки — главным образом вне крупных «серьёзных» и академических музыкальных течений их эпохи — и стремившихся поддерживать бескомпромиссные, квазимистические взгляды на природу музыки: Эдгара Вареза, Гарри Парча, Чарльза Айвса, Джона Маклафлина, Сан Ра, Джона Кейджа, И. А. Маккензи и др.»)
Парч или не Парч, но Фрипп был против того, чтобы я закончил этот проект. Диссертация по Фриппу была бы «мёртвой формой». Он говорил о своём чувстве, что сегодня в музыке нет настоящих «школ» — по крайней мере, в академическом мире. Именно поэтому он основал Гитар-Крафт. А я фактически собирался написать о периоде, когда Фрипп сам был учеником — и он утверждал, что об этом предмете я абсолютно ничего не могу знать. Более того — он сказал, что его настоящая задача начнётся лишь через два-три года. Что это за задача — я тогда не имел никакого представления; не имею и сейчас.
У меня была проблема. Я почти четыре года проучился в аспирантуре в Беркли, мне посчастливилось получить разрешение заниматься популярной музыкой; я уже опаздывал, был практически готов (или думал, что готов) начать писать, и уже надо было начинать. И тут Фрипп назвал это «мёртвой работой» и начал что есть силы стараться остановить проект. В лучшем случае, я буду писать без его сотрудничества; в худшем — я пренебрегу суждением учителя, который за два с половиной дня уже показал мне в музыке больше, чем все мои профессора вместе взятые за восемь (или около того) лет высшего музыкального образования.
Я выдвинул следующую инициативу: «На самом деле перспектива года, мёртвой работы теперь не представляется мне такой уж ужасной, и, наверное, это лучше, чем возвращаться за стол и начинать всё заново с Ино.» Не надо отчаиваться, когда нужно начать всё сначала — так советовал он. Ничто не пропадает зря; настоящая работа никогда не пропадает зря.
С этого момента у меня появились серьёзные сомнения и оговорки относительно сочинения книги о Фриппе — некоторые из них сохраняются до сих пор, даже сейчас, когда я пишу это.
Фрипп завершил нашу встречу словами: «Встретимся попозже и поработаем над гитарами.»
Мне нужно было прочистить себе мозги, так что я надел костюм для бега и вышел пробежаться на холодном сковывающем воздухе. Утром во вторник, когда время не казалось столь драгоценным, я тоже бегал. Теперь каждая минута была на вес золота, но мне нужно было твёрдо встать на землю: мне требовались ток крови в венах, стук ног, хруст снега, красота лесов, полей, ручьёв, снега, льда, деревьев, животных. Пребывание на свежем воздухе под снегом также пробудило в моём лишённом сна, грёзящем наяву разуме старые детские воспоминания о зимах в Нью-Йорке и Новой Англии. Переехав в 1977 г. в Калифорнию, я фактически забыл… всё это — чувство морозного воздуха на коже, пар, рвущийся изо рта и ноздрей. В этих лесах я вновь встретил самого себя.