После пробежки я уселся в своей комнате, включил метроном на быстрый темп и сыграл энергичную, неистовую, пуантиллистическую остинатную импровизацию на тему нашего упражнения по квартам и квинтам — каждая нота возникала как бы ниоткуда. Я бы не сказал, что это играл «я» — скорее на мой суд сами собой представлялись маленькие решения, а разум и тело поддерживали этот водоворот в движении, подобно жонглёру. В какой-то момент передо мной возник образ Фриппа и дал несколько указаний. Наблюдая за техникой моей правой руки, он сказал: «Отвратительно, но не безнадёжно.»
После обеда в 2.00 в библиотеке состоялось дискуссионное собрание. Так как на той неделе было много подобных собраний, я не могу конкретно вспомнить, что говорилось на каждом из них. Но суть дела я в основном помню. Помню и очевидную лёгкость и уверенность Фриппа в общении с группой — у него никогда не было никаких заготовок, он непринуждённо, но прямо сидел на своём стуле в углу, положив ногу на ногу. Его речь текла как по маслу — свидетельство контакта с таким огромным кругом идей, что простая ассоциация естественно вела его от одной мысли к другой — как в искусной музыкальной импровизации. Он был вдохновляющим оратором с живым и часто используемым чувством юмора.
Я думал над тем, что за человек Фрипп и писал в своём дневнике: «Личность Фриппа: в какой-то мере она производит эффект благодаря его положению. Разумеется, это положение создал он сам — и постоянно его создаёт.» Мне представляется, что многие Крафтисты (в том числе, конечно, и я), впервые увидев Роберта и познакомившись с ним, стали жертвами «звёздного синдрома»: ты находишься лицом к лицу с культурным символом, гитаристом-гигантом, героем (или антигероем) современной музыкальной мифологии. Сам Фрипп, может быть, сформулировал бы эту «ауру» в понятиях иконической рок-звёздной энергии, которую он заработал и теперь мог использовать в своих целях. Но даже после того, как первоначальный звёздный блеск стёрся, я не мог назвать ни одного знакомого мне человека, который бы обладал таким «присутствием». Если он был в комнате, то на него нельзя было не обратить внимания. Когда он говорил, все слушали. Когда он куда-то вёл, все шли за ним. Насколько это было его положение, созданная им для себя роль, и насколько — сама его личность? Разобраться было невозможно. В конце концов я заключил, что даже если у Роберта Фриппа нет «натуральной» ауры истинного учителя, то он виртуозный актёр, способный сыграть роль учителя вплоть до самых мельчайших подробностей. Боб Гербер однажды так это сформулировал: «Роль Роберта — представить вам требования музыки.»
А иногда мне приходило в голову, что я просто выдумываю все эти «ауры», проецирую на Роберта образ вечного учителя, находящегося внутри меня. В другое время у меня были основания подозревать, что это никто иной, как Иоганн Себастьян Бах.
Игры разума всё продолжались и продолжались, и конца им не было.
Впрочем, временами великий учитель мог кого угодно вывести из себя. Во время одной групповой дискуссии — вполне может быть, как раз в 2.00 в четверг — Фрипп говорил о происхождении новой стандартной настройки, как она «пронеслась» перед его внутренним зрением под определённым визуальным углом, в определённых цветах. Он в это время парился в сауне. Это было в Нью-Йорке, в сентябре 1983 г. Он не хотел её обнародовать, потому что считал, что это отнимет у будущих студентов Гитар-Крафта возможность впервые испытать её в правильном контексте. Ему также казалось, что когда гитаристы экспериментируют с разными настройками, они обычно делают это по случайным или поверхностным соображениям — а для того, чтобы оценить «бесконечное превосходство» (как он скромно выразился) новой стандартной настройки перед остальными, требовалось по меньшей мере два месяца серьёзной работы с ней.
Из-за того, что новая настройка требует строить вторую струну на полную квинту (а первую — на терцию) выше обычного, не было ничего удивительного в том, что при настройке гитары струны часто рвались. Фрипповское объяснение этого вполне земного действия законов физики и напряжения металла озадачило и разозлило меня: он сказал, что те гитары, на которых рвутся струны, «не готовы» к новой настройке. Он посоветовал тем гитаристам, у кого рвались струны, неким психическим способом подготовить себя самих и свои гитары к принятию новой настройки — тогда струны будут вести себя как положено. Я с жаром возразил: почему бы нам просто не использовать струны более лёгкого калибра, специально разработанные для настройки на высокие ноты — к тому же в этом случае натяжение струн будет значительно меньше, особенно на необмотанной второй струне, на которой было практически невозможно играть? Фрипп брюзгливо ответил: «Говорю вам, не калибр заставляет струны рваться» — тем самым дискуссия была закрыта.