РФ: Всё начиналось с утреннего упражнения — серии психологических упражнений, связанных с работой с довольно сложными течениями. Мы вставали в 6, утреннее упражнение в 6:45, завтрак в 7:30, а в 8:30 начиналась практическая работа. Человеку требовалось овладеть каким-нибудь новым практическим делом, причём спешно. Я, например, был начальником слесарной мастерской. Я помню, как шестидесятилетняя домохозяйка из Тасмании клала кирпичную стену — мы пытались построить гимназию, которая стала настоящим белым слоном. Увидев ту работу, которая была вложена в это дело, я подумал, что единственное, что может удержать это здание в конце дня — это молитва, потому что все внешние обстоятельства были очень шаткими, скажем так! В дополнение к практической работе там были космологические лекции, психологические лекции, замечательные гурджиевские эксперименты, священный кинез, но главным образом это была всё-таки практическая школа, а не теоретическая — и притом сбалансированная: ты не просто изучал теорию, тебе задавали упражнения — и они зачастую ставили твой разум в тупик, многим вещам, которые там были, едва ли можно было найти рациональные решения.
РТ: Вероятно, это действовало как провокация.
РФ: Я бы не стал употреблять этого слова. Не нужно создавать провокационных ситуаций — просто поместите сто человек в один дом, и вы их получите.
РТ: Как вы думаете — там были необходимые предохранители? — похоже, что это был форменный психический стресс.
РФ: Да… Впрочем, люди, которые чувствовали, что больше не могут там оставаться, уходили. Тот человек, у которого был самый жесточайший срыв в том году, показался мне замечательно здоровым и приподнятым две-три недели назад. Это была замечательная школа; она не была совершенной, но она предоставила четырёмстам пятидесяти людям такие возможности для образования, каких они не получили бы больше нигде.
В этом месте был какой-то холод. Физически оно было невероятно некомфортабельно.
Единственное время в году, когда в здании школы (построенном Иниго Джонсом где-то в 1760 г.) было тепло — это август и сентябрь, когда школа была закрыта. Там было невероятно холодно, но это был не только физический холод — там был холод, замораживавший душу. Там ещё были привидения, и, наверное, любая школа, работающая таким образом, привлекает, скажем так, противоположную сторону. Оппозиция совала туда нос.
РТ: Должны ли вы делать музыку? Судя по тому, что вы говорите — наверное, нет.
РФ: Думаю так, что теперь я должен; но делаю не так много, как должен. Действительно, если разобраться, я провожу не так уж много своего времени в музыкальных делах. Думаю, что так же обстоит дело с большинством профессиональных музыкантов. На самом деле, очень трудно создать ситуацию, в которой можно быть музыкальным — почти всё существующее оборудование для создания музыки неадекватно. И я испытываю эти трудности, даже делая Фриппертронику. На прошлой неделе один человек из музыкального бизнеса, с которым я имею дело, сделал мне замечание, что для меня опасно играть Фриппертронику — потому что я могу разрушить свою тайну — «Король-то голый!», вот слова, которые он употребил. А я сказал: но послушай, я встану и скажу: «Смотрите! Я голый!» Так что да, тут есть проблемы. Могу ли я жить без музыки? Хмм. Думаю, не теперь — не теперь; она будет мне нужна. Видите ли, то отношение, которое я выработал с музыкой, не так давно изменилось; я учусь от той музыки, которую играю — если я пишу музыкальную пьесу, то я могу многому от неё научиться, но если музыка импровизируется, то она может начать жить своей жизнью — и я учусь от неё. Так что теперь это что-то вроде дыхания — я нуждаюсь в кислороде, и если штурмовать небесные врата достаточно долгое время, они, может быть, и поддадутся. Я набрасывался на музыку 23 года, вначале будучи совершенно немузыкальным человеком — у меня не было ни слуха, ни чувства ритма — а теперь кое-что начинает открываться и я только начинаю слышать что-то из внутреннего содержания музыки — только начинаю. Несколько недель назад я играл в Филадельфии — пара бенефисов для радиостанции тамошнего колледжа — и вот, играя соло на фоне фриппертронической петли, я услышал следующую ноту, сыграл её, услышал ещё одну ноту, сыграл её и т. д., и играя, я плакал, потому что что-то начало двигаться. Так что вот, в своё время я мог бы бросить музыку и стать писателем, а теперь я думаю, что нуждаюсь в музыке.
РТ: Писателем? Писателем чего?
РФ: Не знаю, но один из моих естественных талантов лежит в области английского языка, который был моим любимым предметом в школе.