Перелом произошёл в 17 лет; Фрипп говорит об этом так: «Я ездил погостить на праздники к сестре в Джерси. Я взял с собой гитару. Там у меня было много возможностей для практики, что мне весьма понравилось. Именно там у меня установилась более глубокая связь с инструментом. Вернувшись домой в Англию, я объявил матери: «Я собираюсь стать профессиональным гитаристом.» Мать не пыталась меня отговорить. Она просто расплакалась. Я принял её реакцию близко к сердцу и отложил своё решение до тех пор, пока мне не исполнится 20.» (Милковски 1984, 29–30)
Самым стабильным ангажементом Фриппа, начавшимся, когда ему было 18, были три года в отеле Majestic, в группе, нанятой для увеселения Борнмутского Еврейского Братства. Если вам трудно представить Роберта Фриппа робко тренькающим в твистах, фокстротах, танго, вальсах, еврейском национальном гимне «Хава Нагила» и “Happy Birthday Sweet Sixteen”, имейте в виду, что он заменил на этом посту уехавшего в Лондон Энди Саммерса (впоследствии гитариста Police). (Гарбарини 1984, 39)
Тем временем, отец Фриппа готовил его к тому, чтобы встать во главе своей маленькой фирмы по торговле недвижимостью; проработав на отца три года, Фрипп понял, что для дальнейшего образования в бизнесе ему нужно уйти из конторы. Он полтора года проучился в Борнмутском Колледже и сдал экзамены по экономике, истории экономики и политической истории; его целью было уехать в Лондон и получить степень по управлению недвижимостью.
Однако в 20 лет Фрипп понял, как он говорит сам, что «больше не может быть послушным сыном» (Дроздовски 1989, 31) и решил попытать счастья в музыкальном бизнесе. Ему казалось, что «став профессиональным музыкантом, я смогу сделать всё, чего хочу в жизни» (Розен 1974, 18), и что это будет лучшее возможное образование — и он организовал, по его словам, «невероятно гадкую полупрофессиональную группу» — Cremation. (Розен 1983, 19) Cremation договорились о нескольких выступлениях, но Фрипп в конце концов отменил большую их часть — группа была столь ужасна, что ему казалось, что его местная музыкальная репутация окажется под угрозой.
1969 г. был, пожалуй, пиком рок-извержения 60-х: в музыке могло произойти что угодно, и было ощущение, что на этот раз наиболее творческие группы будут (а часто и были) также наиболее популярными. В своём провинциальном Борнмуте Фрипп чувствовал дуновения этого бодрящего духа: «Помню, как однажды вечером я ехал в гостиницу, и впервые услышал по радио Сержанта Пеппера. Я попал на волну уже после того, как объявили название альбома. Я сначала не знал, кто это, и был поражён массивным нарастанием в конце — это был “A Day In The Life”. Примерно в то же время я слушал Хендрикса, Клэптона с John Mayall’s Bluesbreakers, струнные квартеты Бартока, Весну священную Стравинского, Симфонию нового мира Дворжака… все они говорили со мной на одном языке. Всё это была музыка. Может быть, разные диалекты, но тот же самый язык. В тот момент это был зов, которому я не мог противостоять. С того момента по сей день [1984] меня интересует, как можно взять дух и энергию рок-музыки и распространить их на музыку, на которой я рос, в качестве продолжения европейской тональной гармонической традиции. Другими словами, как бы звучал Хендрикс, играя Бартока?» (Милковски 1984, 30)
Джайлс, Джайлс и Фрипп
Весной 1967 г. в Борнмуте Фрипп прошёл прослушивание на место в группе, которую основали барабанщик Майкл Джайлс и басист Питер Джайлс. Трио сыгралось и осенью того же года поехало в Лондон аккомпанировать певцу в итальянском ресторане. Ангажемент провалился через неделю, но Джайлс, Джайлс и Фрипп продолжали свои занятия весь 1968 г.; им удалось выступить в паре ТВ-программ и записать и выпустить два сингла (“One In A Million/Newlyweds” и “Thursday Morning/Elephant Song”) и один альбом — The Cheerful Insanity Of Giles, Giles And Fripp.
Тех, кто познакомился с музыкой Фриппа через King Crimson, музыка The Cheerful Insanity… (сейчас что-то вроде коллекционной редкости), может просто шокировать. Прежде всего, она нисколько не тяжёлая — это коллекция легковесных абсурдистских песенок. Песни первой стороны перемежаются фрипповской декламацией какого-то иронического нравоучительного стихотворения: он назвал его «Сага Родни Тоуди» — то есть толстого, некрасивого парня, служащего мишенью жестоких шуток. Все мы знакомы с абсурдными мюзик-холльными стихами Маккартни по песне “Maxwell's Silver Hammer”, и в Cheerful Insanity они примерно такие же — только оркестровка ещё более беспомощна.