В 30-х и 40-х годах Гурджиев работал с маленькими группами в Париже, где он тогда жил, и в Нью-Йорке. Сам он в конце концов так и остался загадкой для людей Запада — даже для тех, кто знал его лучше всех. Сомнительно, что нам когда-либо удастся разглядеть «человека» за громадной силой его личности, которую ощущали все, кто с ним работал. Во время самых сильных личных кризисов он удалялся в круг своей семьи. Он предъявлял к своим ученикам чрезвычайные требования, но от себя, кажется, требовал бесконечно большего. Учитель или пророк, жулик или святой, хитрец или скромный слуга Бога, Гурджиев ушёл от нас, и среди некоторых его последователей сохраняется какая-то эсхатологическая атмосфера, тёплое воспоминание о не таких уж давних временах, когда бесконечное имело конкретное воплощение во времени.
Беннетт
Джон Г. Беннетт, время от времени входивший в число учеников Гурджиева, был совершенно другим человеком — современным европейцем, в котором гораздо легче было увидеть человека. Фрипп написал в краткой аннотации на оборотной обложке автобиографии Беннетта: «Если такой чопорный англичанин, как мистер Б., смог сделать это, то и для остальных из нас есть надежда. В наше время, в нашей культуре был учитель, самостоятельно прошедший через все ступени, спрыгнувший вниз и вернувшийся для того, чтобы объяснить нам, как сделать то же самое. Когда я открыл для себя Беннетта, у меня съехала крыша.»
Беннетт не скрывался, как Гурджиев, за слоями актёрства, многочисленных масок, иронии, сарказма, двусмысленности, за специально распространяемыми слухами о скандальном поведении, за туманным, смутным, мифологизированным, сказочным прошлым. Автобиография Беннетта от начала до конца свидетельствует об искренности, открытости, сомнении, любопытстве и сочувствии. Но, как и Гурджиев, Беннетт много путешествовал, владел многочисленными языками, религиозно самообразовывался, испытал множество глубоких внутренних переживаний и руководил группами учеников, выявляя их собственный человеческий потенциал. Как он пишет в автобиографии, в разные моменты жизни разные духовные вожди побуждали его пойти по своему собственному самобытному пути, но только приблизившись к концу жизни, он почувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы принять мантию учителя. Беннетт рассказывает, что в 1923 г. Гурджиев сказал ему, что наступит день, когда Беннетт «пойдёт по его стопам и продолжит работу, начатую в Фонтенбло.» (Беннетт, Свидетель, стр. 372) В 1970 г., следуя подсказке спокойного тихого внутреннего голоса, сказавшего: «Тебе следует основать школу», Беннетт организовал Международную Академию Непрерывного Образования. Имя было выбрано таким образом, чтобы «с одной стороны, указать на влияние Платона, а с другой — подчеркнуть, что здесь предлагается обучение, которое должно занять всю жизнь того человека, который пришёл к нему.» (Беннетт, Свидетель, 374)
О своих трансформационных переживаниях Беннетт пишет с клинической точностью, в размеренном, прозаичном тоне, застающем скептиков врасплох. Его первое значительное соприкосновение с невидимыми реальностями произошло в 1918 г., когда ему было 20 лет — во Франции во время Первой мировой войны его сбило с мотоцикла разрывом снаряда. Беннетта отвезли в госпиталь и прооперировали, и по всем внешним проявлениям он шесть дней был в коме; тем не менее он вспоминает, что какая-то часть его сознания не совсем исчезла, и он со стороны мог видеть своё тело, чувствовать других раненых в палате, время от времени слышать голоса. Находясь между жизнью и смертью, «я абсолютно ясно понимал, что быть мёртвым — это совсем не то, что быть больным, очень слабым или беспомощным. Во всяком случае, я не чувствовал никакого страха. Тем не менее я никогда не был смельчаком и меня, конечно, и тогда пугал шквальный пулемётный огонь. Я чувствовал полное безразличие к своему собственному телу.» (Беннетт, Свидетель, 3–4) Этот опыт стал началом нового пути в его жизни — он описывает возвращение к обычному существованию как возвращение в тело, которое было в каком-то смысле для него чужим.