Все началось в тот день, когда Винчестер Харриган решил перенести свое игорное заведение в Олдервиль, отчего в Брехливой Собаке (а она была по большей части палаточным лагерем) освободилось одно из немногих бревенчатых строений. И тогда один умник, Гусак Уилкерсон, предложил передать тот дом под мэрию. Но разве кто-нибудь когда-нибудь видал мэрию без мэра? Нет, сказал Уилкерсон, никто не видал. Потому как такого просто не бывает! После чего тут же объявил, что ради всеобщего блага он согласен претендовать на столь многотрудную и ответственную должность. Бык Хокинс, еще один весьма влиятельный гражданин Брехливой Собаки, также не замедлил выставить свою кандидатуру. Дата выборов была назначена на одиннадцатое апреля. В качестве штаб-квартиры Гусак избрал салун «Серебряное седло», а Бык со своей командой разместился на другой стороне улицы, в заведении под названием «Красный томагавк». Остальные граждане поселка мигом разделились на две враждующие партии. Таким образом, никто и охнуть не успел, как Брехливая Собака уже по самые… эти… ну, одним словом, по уши погрязла в пучине политики.
Избирательная кампания стремительно набирала силу; потери, понесенные сторонниками обеих партий, множились с каждым днем, по мере того как нездоровый интерес общественности все возрастал, катастрофически приближаясь к точке кипения. Девятого апреля, во второй половине дня, Гусак появился в своей штаб-квартире и заявил:
— Парни! Нам придется перейти в сокрушительное наступление по всем фронтам! Потому как Бык Хокинс оказался неплохим стратегом и вот-вот положит нас на обе лопатки! Вчерашнее соревнование по стрельбе, где он раздавал в качестве призов парное мясо только что забитого бычка, имело весьма большой успех среди тупых обывателей. Хокинс изо всех сил пытается убедить граждан Брехливой Собаки, что после избрания он сумеет обеспечить их куда более первосортными развлечениями, чем это смог бы сделать я. Брек Элкинс! Ты можешь хоть на минутку оторваться от своей соски и послушать, что я говорю? В конце концов, я просто требую твоего внимания! Как глава вот этой самой политической организации!
— Я не глухой! — с достоинством ответил я, отставляя в сторону пустую бутылку. — И отлично все слышу! Кроме того, я сам участвовал в том соревновании, и, ежели бы они не успели снять меня с дистанции перед самым концом, придравшись к какой-то там пустяковой формальности, мне бы наверняка достался весь бычок целиком. Но назвать первосортным то увеселение у меня язык не поворачивается. Я очень сильно скучал! Ведь там за весь день подстрелили всего лишь одного парня.
— Который к тому же собирался голосовать за меня! — хмуро проворчал Гусак. — А ведь в наше суровое время каждый избиратель на счету! И теперь нам тем более необходимо побить Быка Хокинса евонным же собственным оружием! Я имею в виду — превзойти его по всем статьям в умении увеселять толпу, потакая ее низменным вкусам. К тому же в последние дни Бык все чаще прибегает к недостойным, подлым и коварным закулисным интригам, откровенно покупая голоса избирателей. Тогда как я просто не могу себе позволить унизиться до подобных грязных методов, поскольку и так уже скупил все голоса, за какие был в состоянии заплатить, да еще десятка два приобрел в долг под честное слово и будущие дивиденды! Значит, нам остается лишь устроить в Брехливой Собаке такое представление, какое начисто затмит то проклятое соревнование по стрельбе!
— Может, родео? — предложил Лошак Мак-Граф. — Или старые добрые тараканьи бега?
— Да пошел ты! — нетерпеливо оборвал его Гусак. — Ни в коем случае! Мое шоу должно предстать перед общественностью в виде ослепительного символа культуры и прогресса! Нет, мы должны не позднее чем завтра вечером устроить в новой мэрии состязание по устной орфографии!
— Чиво, чиво? — ошарашенно переспросил Лошак.
— Да ничаво! — ответил Гусак. — Все очень просто. — Судья будет называть какое-нибудь длинное и заковыристое слово, а участники должны правильно произнести те буквы, из которых оно составлено, вот и все! А на следующее утро, когда откроется доступ к урнам для голосования, наши славные избиратели наверняка еще будут пребывать под впечатлением от этого грандиозного увеселения, и моя кандидатура пройдет на пост мэра подавляющим преимуществом голосов!
— Интересно, — пробормотал я, глядя в потолок, — сколько тут у нас сыщется народу, способного правильно произнести по буквам хотя бы свое собственное имя?
— Убежден, что в нашем лагере наберется никак не меньше трех дюжин человек, какие очень даже умеют читать и писать! — несколько раздраженно ответил Гусак. — А этого больше чем достаточно! Но нам будет нужен судья, который станет диктовать слова. Сам я этим заняться не могу, поскольку это не пойдет на пользу моему положению в обществе. Кто еще у нас достаточно образован, чтобы справиться со столь ответственным поручением?
— Я! — одновременно сказали Джерри Бренной и Билл Гаррисон.
После чего, угрожающе оскалясь, они злобно уставились друг на друга. Этих двоих можно было обвинить в чем угодно, но только не в том, что они испытывают друг к другу дружеские чувства.
— Но судьей может стать лишь кто-то один! — авторитетно заявил Гусак. — Придется подвергнуть проверке ваши способности. Кто из вас правильно скажет, как пишется Константинополь?
— К-у-н-с-т-к-а… — начал было Гаррисон. Но Бренной тут же разразился громогласным издевательским и весьма обидным хохотом, а отсмеявшись, добавил несколько нравоучительных фраз о невежественных выскочках.
— Сам ты невежда! — довольно-таки кровожадно возразил ему Гаррисон.
— Джентльмены! — пронзительно выкрикнул Гусак. Развить свою мысль ему уже не удалось, поскольку он и так едва успел нырнуть под стол, когда спорщики одновременно потянулись за револьверами. Стрелять они начали тоже одновременно.
Когда пороховой дым наконец слегка рассеялся, Гусак вылез из-под стола для игры в рулетку и принялся ругаться.
— Вот и еще два моих самых надежных избирателя навеки увенчали себя посмертной славой! Хорошенькую же свинью они мне подложили! — неистовствовал он. — Какого черта ты не остановил их, Брекенридж?
— Мой отец приучил меня никогда без спросу не лезть в чужие дела, — вежливо объяснил я. — А оба покойных были взрослыми, очень даже совершеннолетними людьми, вполне способными отвечать за свои поступки. Что они, собственно говоря, и сделали.
Я потянулся за новой выпивкой, поскольку шальная пуля вышибла стакан из моей руки, и при этом случайно увидел нечто, уязвившее меня до глубины души.
— Эй ты! — окликнул я бармена. — Ты зачем записал на мой кредит разбитую выпивку? Перепиши ее счас же на Джерри Бреннона, ведь это его пуля разнесла вдребезги мой стаканчик!
— И не подумаю! — резко отозвался бармен, но, взглянув на мое потемневшее лицо, торопливо снизошел до объяснений: — Видишь ли, Брек, все дело в том, что я уже довольно давно подметил: мертвецы почему-то никогда не платят по счетам!
— Прекратите счас же ваши ничтожные, жалкие препирательства по поводу пустых и бессмысленных пустяков! — зашипел Гусак Уилкерсон. — Вам только дай волю, и вы уже готовы битый час препираться из-за стаканчика дрянного пойла, тогда как я только что навеки потерял два отличных голоса! А ну-ка, парни, вытащите их отсюда куда-нибудь! — указав на тела, велел он остальным членам нашей предвыборной команды. Они уже слегка пришли в себя и начали осторожно выглядывать из-под стойки бара и из-за бочонков с пивом, за которыми благоразумно попрятались, едва началась пальба. — Черт возьми! — с горечью в голосе продолжал Гусак. — И за какие только грехи судьба решила в самый последний момент нанести поистине смертельный удар по моей избирательной кампании?! Ведь я потерял не просто два надежных голоса, но и вся общественность Брехливой Собаки только что понесла тяжелейшую утрату, разом лишившись двух самых образованнейших своих граждан! Ежели, конечно, не считать меня. Кого же, спрашивается, мы можем назначить теперь судьей для проведения нашего замечательного соревнования?
— Да кого угодно! Сойдет всякий, кто хоть немного умеет читать! — лениво ковыряя ножом в зубах, сказал известный конокрад Волк Гаррисон, имевший на редкость мерзкую физиономию и крайне извращенные вкусы. Он всегда был готов дать лишних три мили крюку только для того, чтобы пнуть ногой какого-нибудь шелудивого пса. — Даже Элкинс и тот сойдет!