Я вдруг подумал, почему за все эти годы мне не пришла в голову мысль замазать её. Я ведь уже давно не ребёнок, я в возрасте, когда пора становиться взрослым мужчиной. Нет, я не собирался замазывать эту трещину потому, что всегда ждал, что это сделает кто-нибудь другой, а о себе в этом качестве просто не думал.
Спустя некоторое время он Постучал в дверь, но не стал дожидаться, пока я отвечу. Это было не в его привычках. Он застыл в дверях, потом вдруг пожал своими широкими, тяжелыми плечами и произнес:
— Извини, Бобби. Не сдержался. Обиделся на меня? Это все из-за этого красного дома, черт бы его побрал. Он меня просто бесит! Я просто больше ни о чем не могу думать. Ты меня понимаешь?
— Это всего лишь красный дом. Больше ничего. Просто дом, выкрашенный красной краской.
— Он — другой! — резко оборвал меня отец, и я сжался. — Аккардо-стрит сто лет прекрасно себя чувствовала такой, как есть! Какого черта надо что-то менять?
— Не знаю, — честно ответил я.
— Вот именно что не знаешь! Потому что ты вообще жизни не знаешь! Ты просто существуешь на белой свете, идешь на поводу и знаешь только твердить «да, сэр» или «нет, сэр»!
— На поводу у кого?
— У каждого, кто тебе деньги платит! И не вздумай хитрить со мной! Ты ещё не настолько взрослый, чтобы я не мог задать тебе хорошую взбучку!
Я посмотрел на него, и что-то в моем лице заставило его отшатнуться.
— Я тебя люблю, папа, — сказал я. — Я тебе не враг. Некоторое время он постоял, прислонившись к дверному косяку и прикрывая глаза ладонью.
— Неужели ты не понимаешь? — заговорил* он тихо. — Одного красного дома вполне достаточно.
Дальше все начнет изменяться. Покрасят дома и поднимут арендную плату. Потом кто-нибудь решит, что Аккардо-стрит — неплохое место для строительства кооперативных домов с видом на залив. Потом на заводе появятся машины, которые заменят людской труд. Ты что, думаешь, у них нет таких машин? Один красный дом — и все начнет меняться! Видит Бог, не понимаю, зачем мистеру Линдквисту понадобилось его красить. Он стал совсем не таким, как его отец, ох не таким!
— Может, нужно что-то менять? Может, что-то должно меняться? — спросил я.
— Да. Верно. А что будет со мной? Где я ещё смогу найти работу, в мои-то годы? Хочешь, чтобы я собирал мусор за туристами на пляже? А с тобой что будет? Завод — это и твое будущее, he забывай.
Тут я сделал шаг на запретную территорию.
— Я все ещё думаю о поступлении в колледж, пап. У меня вполне приличные оценки. Школьный инспектор считает…
— Я уже говорил — вернемся к этому вопросу позже, — отрезал отец. — В данный момент у нас нет лишних денег. Сейчас трудные времена, Бобби. Ты должен как следует работать на конвейере. И не забывай — бык должен пастись на своём пастбище. Согласен?
Наверное, я согласился. Не помню. Во всяком случае, он ушел, а я ещё долго лежал у себя в комнате и размышлял. Кажется, я слышал отдаленные гудки пароходов. А потом незаметно заснул.
В понедельник утром мы узнали, какую работу предложили Верджилу Сайксу. Не на конвейере. И не на складе. Он появился в том самом цеху, где работал отец и где стояли шлифовальные и полировальные машины, которые доводили шестеренки до нужных кондиций, и приступил к работе на такой же машине в каких-то двадцати футах от него. Я его не видел, потому что тем летом работал на грузовой площадке, но отец к концу дня получил нервный срыв. По-видимому, Верджил Сайке снова был во всем красном, и это, как мы потом поняли, был единственный цвет, который он носил, — красный с головы до ног. Это приводило отца в бешенство. Но было и другое. За первую неделю работы Верджила Сайкса на заводе я отвез на двадцать ящиков готовой продукции больше, чем обычно. Во вторую неделю квота выросла более чем на тридцать ящиков. Я не ошибаюсь — счет вели мои стонущие мышцы.
Загадка постепенно разъяснилась благодаря мистеру Рафаэлли. Работа в руках мистера Сайкса буквально горит, и мистер Рафаэлли никогда в жизни ещё такого не видел. По заводу поползли слухи, что мистер Сайке работал на многих заводах нашего побережья и на каждом благодаря ему производство продукции увеличивалось на двадцать — тридцать процентов. Этот человек никогда не прохлаждался, никогда не уставал и даже не прерывался, чтобы попить водички. Когда он трудился на каком-то заводе крайнего Юга, про него каким-то образом узнал мистер Линдквист и переманил к себе. Единственным условием переезда в Грейстоун-Бэй мистер Сайке выдвинул следующее: дом, в котором ему предстоит жить, должен быть выкрашен снаружи и изнутри в самый яркий красный цвет, какой только смогут достать маляры.