Однажды мне довелось принять участие в семинаре под названием «Нездоровая литература». Отправляясь туда, я понимал, на что это будет походить. И не обманулся в своих ожиданиях. Публика в основном состояла из людей, которые желали знать, почему авторы «хоррора» упорно льют кровь на страницы своих книг и называют всё это развлечением, а то даже и литературой. Меня обвинили в убийстве котят, ненависти к сиротам и в том, что я, как ни крути, чокнутый негодяй, которого нельзя и на милю подпускать к школьным дворам — чтобы я не заразил их детишек разжижением мозга. Никакие мои слова не смогли бы переубедить их. Я приводил в пример «Рождественскую песнь», а они кричали: «Пятница 13-ое!» Понимаете, все те ребята пришли поговорить о нездоровой литературе, так что именно этим они и хотели заниматься.
Впрочем, то была реакция на ярлык: они спутали книги с фильмами (а это два разных зверя, вы уж поверьте мне) и считали, что литература ужасов в силу навешанного на неё ярлыка только и делает, что пугает людей до усрачки, или вызывает тошноту, или принуждает граждан громить свои районы и носить белые носки с чёрными брюками. Литература ужасов — это нечто большее, чем просто бездумные эмоции… Верно?
Думаю, да. Точнее говоря, так обстоит дело с лучшими представителями жанра. Какой ещё вид литературы включает в себя жизнь и смерть, добро и зло, любовь и ненависть, низменное и возвышенное, упадок и возрождение, секс, Бога и Дьявола? Я хочу сказать, что всё ЭТО и есть литература ужасов! Если вам придет в голову перечислить авторов, которые в своей работе использовали элементы «хоррора», то ваш список составят следующие имена: Герберт Уэллс, Эдгар Райс Берроуз, Редьярд Киплинг, Джордж Оруэлл, Марк Твен, сэр Артур Конан Дойл, Эдит Уортон, Фланнери О'Коннор…
В общем, вы меня поняли. Поскольку мы живём в мире категорий, мне приходится использовать ярлык «литература ужасов» для той работы, которой занимаюсь я и многие другие писатели. Тем не менее термин «литература ужасов» предполагает, что написанное доводит эмоции людей до исступления и при этом обходит стороной разум. На литературу ужасов смотрят как на тягу к пронзительным воплям и рекам крови; как на несерьёзное упражнение в печатании, а не на логически построенный писательский труд. Другими словами — и, на мой взгляд, вина за продвижение столь позорного общего знаменателя лежит на издателях — другими словами, критики ставят литературу ужасов в один ряд с таким видом искусства, как аудиозаписи криков, которые появляются в магазинах на каждый Хэллоуин.
Но… неужели испытать испуг — это ни капельки не весело, а? Я имею в виду, что нет ничего скверного в написании книг, предназначенных лишь для одного — вызывать страх, согласны?
Мне нравится время от времени прочитать какой-нибудь добротный «кроваво-мясной» роман ужасов, однако я не оставляю такие книги на своих полках. Я читаю их, а затем выкидываю вон. Романы, которые я оставляю, делают нечто большее, чем просто пугают. Они, кроме всего прочего, резонируют с человеческими эмоциями и со своего рода… наивностью, да. И резонанс этот длится ещё долго после того, как была перевёрнута последняя страница.
Вот некоторые из названий, которые можно увидеть на моих полках с литературой ужасов: «Питомец» Чарльза Гранта, «Обитель Теней» Питера Страуба (а так же «Талисман», написанный им в соавторстве со Стивеном Кингом), «Интервью с вампиром» Энн Райс, «Проклятая игра» Клайва Баркера и «Аукционист» Джоан Сэмсон. Есть и другие книги, много-много других книг. Эти книги остаются на полках, поскольку для меня они являют собой целые миры, запрятанные под обложку, — миры, в которые хочется раз за разом возвращаться и заново их исследовать. Лучшая литература ужасов содержит в себе «пугалки и страшилки», но строится не вокруг пронзительного крика, а скорее вокруг жесткого ядра человеческого опыта.
Человечность — вот чего не достает плохой литературе ужасов. Как у читателя сможет возникнуть сладкое предчувствие страха, если в книге отсутствует человечность; если персонажи не обладают достаточной реальностью, чтобы можно было протянуть руку и дотронуться до них; если мир, описанный в книге, скуп на детали, краски и сведения?
Когда я приступаю к построению идеи романа, я начинаю не с перечня пугающих сцен, которые необходимо включить в произведение, дабы оно попало под определение литературы ужасов, а с проблемы, которую требуется решить. Я приступал к работе над романом «Неисповедимый путь» с намерением перевернуть устоявшееся представление о понятиях добра и зла. «Участь Эшеров» — это роман о борьбе молодого человека за своё место в мире. Моя самая последняя книга, «Лебединая песнь», рассказывает о последствиях ядерной бойни и последующей борьбе за выживание. Сейчас я работаю над романом о жителях маленького городка на юго-западе Техаса, чей жизненный уклад рушится с невероятной скоростью; но, разумеется, в этом романе присутствуют элементы литературы ужасов, поскольку именно этот жанр я люблю читать и именно в этом жанре люблю работать. И всё же я начинаю работу не с того, что набрасываю перечень страшных сцен; эти сцены — сцены противостояния добра и зла — появляются в результате естественного хода событий, а не потому, что я заставляю события, словно спутники, кружить вокруг заранее придуманных сцен. Сюжет, персонажи, атмосфера, обстановка — всё это необходимо продумать и оценить по существу, в не зависимости от того, относится книга к жанру ужасов или нет.