И это, друзья мои, губит нас.
Ощущение красоты и чуда вытравили с наших полей. Это делалось не спеша, на протяжении многих лет. Без красоты и чуда наше творчество и наши мечты лишены жизни. Убирая из нашей работы человечность, мы остаемся наедине с бессмысленными яростью и насилием. Подобное далеко не редкость в нашем мире. Не для того ли мы здесь, чтобы попытаться исправить ситуацию? Чтобы попытаться дать отпор удушливой тьме, которая насилует людские умы и превращает их в тягучую, аморфную массу? Я, например, не хочу вносить свою лепту в дело ещё большего распространения тьмы и называть её при этом «весёлым развлечением».
Это попросту неправильно.
Я понимаю, какую пользу приносят обществу развлечения и эскапизм. Это отличный товар. Однако мне кажется, что сегодня равновесие нарушено. Под влиянием кино литература ужасов лишилась грации и характера, уступивших место безмолвию и тишине. Вперед вышло новое поколение писателей и читателей. Они думают, что книгу продают кровь и насилие, жестокость и гнусность; так что именно это они и будут писать и читать. Издательские компании причиняют вред будущему, поощряя то, что принесло плоды в прошлом. Читатели не ожидают многого и вполне довольны. А писатели кладут деньги в карман и строчат очередную книгу, которая должна быть похожа на предыдущую, ведь издатели уверяют, что именно этого хотят люди, именно это им нравится.
Неужели этот круговорот кому-то помогает?
Нет. Это никому не приносит пользы. Ни писателям… Если мы пишем по формуле, мы тем самым отключаем воображение и загоняем всю кладезь наших идей в рамки. Ни издателям… Пусть даже они гребут сейчас деньги лопатой — однако, защищая менталитет конвейерной штамповки (который калечит талант), издатели обедняют своё будущее. Ни тем более читателям… Они могут подсесть на «пугающий» элемент литературы ужасов, но из-за лубочного подхода к написанию под удар попадает их грамотность. Если в угоду «верному делу» писатели перестают рисковать, то само творчество делается пресным и предсказуемым, жизнь и огонь улетучиваются из него без остатка. И в итоге мы остаемся в бездумном рабстве у денег, продаём не то, что создали душой и сердцем, а то, что продиктовал нам рынок. А это, друзья мои, — смерть.
О, вы сможете разбогатеть, следуя таким путём. Конечно, сможете. Продавая эскапизм, вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Но, Господи Иисусе, в жизни ещё столько интересного! Вопросы, требующие ответов; люди и миры для изучения; жизнь, которую необходимо утвердить, и смерть, которую необходимо исследовать — исследовать напрямую, лоб в лоб, без всяких там силуэтов в простынях и домов с привидениями.
Вот что я думаю: современная, сугубо развлекательная литература ужасов выглядит неуместно в нашем измученном обществе. Так что же нам тогда делать? Куда идти?
Я (как, наверное, и вы) часто слышу об «острой грани». Как мне представляется, сей термин означает экспериментальную литературу. Что ж, отлично. Нам нужно больше экспериментальной литературы. Но почему так выходит, что под «острой гранью» подразумевается всё больше сцен насилия, всё больше жестокости (особенно в отношении женщин) и проза, которая буквально клокочет от ярости и мерзости? Да, конечно, это зеркало нашего общества. Но как писатели, мы должны быть ещё и лидерами. У нас есть голоса, которые затрагивают многих людей не только в этой стране, но и по всему миру. Так почему же мы не используем эти наши голоса для помощи людям? Почему вместо этого мы просто малюем отражения общества всё более мрачными красками?
Я устал прославлять смерть и зло. Я больше не хочу этим заниматься, и всё тут. Если всё, чего хотят мои читатели, — это разгул тьмы, зла и смерти, тогда я жалкий неудачник.
Иногда мне задают вопрос: «Что вас пугает?», и на это я всегда отвечаю: «Заточение». В большинстве случаев задавший вопрос человек (он или она) смотрит на меня так, словно думает, что я говорю о страхе быть запертым в тёмном чулане или о том, что какой-нибудь слюнявый безумец посадит меня в подвале на цепь. Нет, я имею ввиду совсем другое. Мне страшно, что в заточение может угодить мой ум — когда мне говорят, что я должен так или иначе работать в конкретной теме и что у меня нет выбора, кроме как следовать приказам. Я обнаружил, что быть «писателем ужасов» стало для меня заключением. Я чувствую, как стены смыкаются вокруг моего права выбора. И виной всему — мои прошлые работы.