Была ещё парочка рассказов, но на деле они не были связаны воедино. Наверное, я много лет вынашивал идею написать что-то вроде этой книги. Я по-настоящему рад, что всё получилось без особых трудностей, но над этим пришлось долго поработать. По-моему, эта идея зародилась ещё в колледже и потребовалось немало времени, прежде чем её удалось осуществить. А когда я созрел для этого, всё очень быстро сложилось вместе.
Гоатли: Похоже, ты отходишь от своего раннего творчества — это роман взросления, о том, каково быть ребёнком…
Маккаммон: Думаю, это ещё и роман о некоторых стремлениях и сожалениях. Это взгляд назад, но он говорит и о том, что следует идти дальше. Нельзя заново прожить то время, но всегда можно вспомнить, каким оно было. Ты всегда носишь с собой частицу из того, что чувствовал — как ты тогда понимал жизнь, — но невозможно вернуться назад и жить там; нужно двигаться дальше. Конечно, ностальгия, но, по-моему это говорит и о том, что, надеюсь, возможно сохранить чувства, которые испытывал ребёнком. Открой эти чувства заново и береги их, пока становишься всё старше.
Гоатли: Ты не планируешь когда-нибудь опять навестить Зефир, уже в будущем?
Маккаммон: Нет.
Гоатли: А как насчёт Леди? Ты не намерен когда-нибудь вернуться и написать её историю?
Маккаммон: Мне приходила мысль об этом, потому что почти 300 страниц «Леди» написаны от первого лица. Это оказалась действительно хорошая книга, но я не был готов её писать.
Гоатли: В нашем первом интервью, ты упоминал, что не готов её писать. Но, прочитав «Жизнь мальчишки», я заинтересовался, считаешь ли ты теперь это выполнимым и, в любом случае, сделаешь или нет.
Маккаммон: Получилась забавная ситуация с правами на фильм. Как тебе известно, мы только что продали «Universal» полные права на фильм. Они купили всех персонажей. Вот это и может воспрепятствовать мне вернуться назад и что-либо переделать. Здесь-то и камень преткновения — им были нужны все персонажи.
Книга была о том, как она росла и как почти уподобилась героине, вроде Марии Лаво[52]. Она прожила всю ту волшебную жизнь, наполненную властью и величием, а в Новом Орлеане, когда она состарилась, ей оставалось только: «Ну-ка, садись на заднее сиденье автобуса». Из-за подобных вещей в «реальной жизни» её считали меньше, чем личностью, но она-то знала, кем является на самом деле. Леди знала, кто она такая и сообщество чёрных — Тёмное Общество, как они его называли — тоже это знало. Она была королевой Тёмного Общества, но по мнению белых — просто старая негритянка, которой следует сидеть на заднем сиденье автобуса. Вот так и бывает: в действительности мы знать не знаем, что собой представляют люди.
Причина, по которой «Леди» сошла под откос, в том, что, чем больше я читал про вуду, тем больше осознавал, что это способ управлять чернокожими. Помимо сентиментальных и спорных сверхъестественных аспектов вуду, это был способ управления умами чернокожих людей. И я сказал: ладно, поверим в вуду и напишем книгу с зомби и говорящими змеями, но потом зашёл в тупик. Реальность — настоящая реальность — в том, что вуду применяли — и в какой-то мере ещё применяют — для управления умами чёрных. Так что я подумал: «Может и не стоит писать такую книгу, ибо разве Леди не сможет понять, что это способ управлять людьми?» С подобной точки зрения я не был уверен, что это стоит делать. История Леди могла оказаться великолепной, но я оказался на развилке и не знал, какой путь выбрать.
Гоатли: Она так и была задумана как персонаж «Жизни мальчишки» или просто возникла там?
Маккаммон: Нет, не была. Просто возникла. Появление «Леди» заставило меня навестить её в Новом Орлеане, и добраться до неё оказалось не так-то легко; пришлось миновать множество людей, чтобы наконец-то встретиться с ней. Начальная сцена такова: мы беседуем у неё дома; в той комнате, где крутятся вентиляторы, а стены зелёные, с рисунком из листьев. Я смотрю на старую Леди и, когда она заговорила, комната начинает меняться и её лицо тоже меняется. Лицо Леди становится всё моложе, моложе и моложе. Я частично использовал это в «Жизни мальчишки», когда Кори говорит с ней и она спрашивает: «Что ты видишь?», а он начинает различать в ней юную девушку.
Но она была самым сильным персонажем в «Леди». Её лицо было взято с постера, который попался мне в Новом Орлеане. Там была изображена чернокожая женщина с изумрудно-зелёными глазами и с обвившей шею змеёй. Я подумал, что это весьма потрясающий и воодушевляющий постер — и именно отсюда пошёл весь этот замысел.
Леди держала змею, с которой могла разговаривать. Это было ещё до «Лебединой песни»: имени у змеи не имелось, но Леди звала её «Сестра», так что я окрестил её «Сестрой-Ползуньей» — просто подумал, что это сгодится. Понимаешь, я решил, что если змее нужно имя, то Сссессстра вполне подойдёт.
Леди в книге упоминается только под этим именем — когда она была маленькой девочкой, люди звали её Маленькой Леди, и во всей книге её зовут лишь Леди. В сверхъестественном варианте книги, который я писал, её мать убита Ларуж — женщиной, которая всегда одевается в красное и таскает с собой обезьянку. Это была одна из претенденток на титул королевы вудуистского сообщества в Новом Орлеане. Поэтому она убила мать Леди, а Леди сбежала на болота и встретила там эту змею, Сестру.
Сестра открывается ей — и такое постоянно повторяется в моих книгах — у Сестры такой настрой, что она никогда и никого не полюбит, потому что любить — слишком мучительно. Сестра рассказывает Леди, что у неё был муж и дети, но ей довелось увидеть, как белые бледнокожие звери явились на болота и убили её мужа и детей. Она больше никогда никого не полюбит, потому что любить — это чересчур мучительно. В книге Сестра возвращается вместе с Леди в Новый Орлеан, чтобы, когда Леди подрастет, отыскать Ларуж. Отчасти это похоже на «Книгу джунглей». Так что, по-видимому, это история о сёстрах. Писать о мире с точки зрения змеи оказалось по-настоящему необычно.
Всё это происходило во время Гражданской войны, и Леди, ещё девочка-подросток, работала горничной в борделе. По ночам Сестра покидала дом и бродила по окрестностям — она представляла собой глаза Леди в городе. Это могло стать довольно интересным. Вообще-то, это довольно фантастическая история.
Гоатли: Когда именно ты работал над «Леди»? По твоим словам это было до «Лебединой песни»…
Маккаммон: Наверное, это уместилось между «Неисповедимым путём» и «Участью Эшеров».
Гоатли: Похоже, и вправду в тот период.
Маккаммон: Да. А затем она как-то перетекла в историю Эшеров.
Гоатли: Раньше ты утверждал, что «Жизнь мальчишки» — это фиктография, поэтому естественным образом возникает вопрос: насколько она правдива?
Маккаммон: Ну, как я уже сегодня говорил, наверное, всё дело в моём ощущении жизни, людей и отношении к ним. Не стану утверждать, что в книге имеются реальные ситуации, пережитые мной. Хотя я рос рядом с домом, где, по слухам, в подвале обитал призрак нациста. У него ещё было изрезанное лицо. Мы с друзьями залезли туда и думали, что дом пуст, — я шнырял вокруг него. Окно подвала, где, предположительно, и находился призрак, было закрыто занавеской и, когда я заглянул туда, занавеска дёрнулась, прямо перед моим лицом! Честное слово, у меня волосы встали дыбом! Потом мы узнали, что кто-то совсем недавно въехал в этот дом, подметал в подвале, и, наверное, задел занавеску рукояткой метлы.
Гоатли: Спорю, ты струхнул!
Маккаммон: Да ну?! Знаешь… но я переволновался, получив реальное доказательство, что в подвале обитает призрак нациста с изуродованным лицом!
52
Мария Катрин Лаво — верховная жрица («мамбо») луизианского вуду в Новом Орлеане XIX века и одна из самых влиятельных его жительниц того времени, ещё при жизни называвшаяся «Королевой вуду» и впоследствии ставшая героиней множества рассказов и фольклорных легенд.