Для простых смертных существует много других неясных понятий, с которыми приходится сталкиваться в математическом аппарате волновой механики. Так, например, волна, связанная с системой корпускул, перемещается не в обычном трехмерном физическом пространстве, а в абстрактном многомерном пространстве. Непривычно также появление мнимой единицы (корень квадратный из —1), обозначаемой через i, которая непременно входит в уравнения волновой механики, в то время как согласно здравому смыслу отрицательное число не должно иметь квадратного корня, потому что все квадраты чисел положительны.
А что можно сказать о принципе неопределенности, который с математической точностью устанавливает пределы основной погрешности процесса нашего познания? Остается повторить строку из шутливого стихотворения:
Чтобы понять значенье этих штук,
Закончить надо полный курс наук.
Но и после окончания полного курса следовало двигаться вперед, для того чтобы следить за новыми опытами и теоретическими построениями, создаваемыми в лабораториях и аудиториях Кембриджа, Копенгагена, Геттингена, Парижа и других научных центров.
Тем не менее мы придерживаемся в этом вопросе несколько более оптимистического взгляда, чем сам Оппенгеймер, который провозгласил следующее: «Современный уровень познания не может уже определяться богатством общей культуры человека, как это было во времена Афин или в Европе XV века. Достижения науки стали уделом небольших высоко специализированных групп ученых, которые не могут сделать их, как это было с опытом Ньютона, достоянием простых смертных». Это рассуждение ошибочно, во всяком случае в отношении роли, какую мог играть закон всемирного тяготения для «простых смертных», живших во времена Ньютона. Не следует также забывать о существенном различии между тем познанием, которое можно назвать сегодня технической специализированной наукой, служащей людям, призванным непосредственно использовать ее последние достижения, и знаниями, распространяемыми в наглядной и доступной форме для установления связи между системой мышления и развитием познания. Не может быть никакого сомнения в том, что популяризация знаний в нашу эпоху очень важна для общей культуры. А поскольку мы живем в обществе, на которое научный прогресс – идет ли речь о прикладных науках или о теоретических исследованиях – оказывает все большее и большее влияние, а сама наука движется вперед с большим ускорением, то человек зрелого возраста, оставшийся при багаже школьных знаний, приобретенных двадцать лет тому назад, оказывается оторванным от своей эпохи.
Этот увеличивающийся разрыв между школьными знаниями и научными достижениями, сделанными на протяжении жизни человека, создает такие сложные условия для популяризации научных знаний, каких не было ни в Афинах, ни в Европе эпохи Возрождения, но именно он и делает необходимость в популяризации сегодня гораздо более настоятельной. В то же время этот разрыв еще более увеличивается бессмысленностью наших школьных программ, уделяющих столько времени неправильным глаголам или пуническим войнам, в то время как двенадцатилетние мальчишки жадно интересуются ядерным расщеплением или астронавтикой и превосходно могут понять гораздо больше того, что им преподносят их ретроградные наставники.
Возможно, что скептицизм Оппенгеймера относительно возможности сделать абстрактные формы достижений современной физики достоянием общей культуры увеличился с годами, и, быть может, именно драма атомной бомбы, в которой на его долю выпала тяжелая участь ученого, оказавшегося в смятении перед лицом общества, оказала на него такое влияние. Все это мы увидим позднее. В 1929 году, когда Роберт Оппенгеймер снова ступил на американскую землю, можно с уверенностью сказать, что он не испытывал ничего похожего на чувство отчужденности. Карьера, которую он себе избрал, сулила ему одни лишь победы. Американские университеты раскрыли настежь перед молодым ученым свои двери: его первые успехи в Европе уже стали известны за океаном. Английские и немецкие журналы опубликовали работы Оппенгеймера о применении квантовой теории к распределению интенсивности между различными частотами спектров и поведении свободных электронов при их вхождении в пространство взаимодействия с атомами. Он мог выбирать между несколькими институтами, которые приглашали его читать студентам курс физики. После некоторого колебания Оппенгеймер остановил свой выбор на Калифорнийском университете в Беркли около Сан-Франциско. Говорят, что когда декан факультета спросил Оппенгеймера о причинах, побудивших его выбрать Калифорнийский университет, то Оппенгеймер изумил его, ответив, что его прельстила богатая коллекция стихов французских поэтов XVI и XVII веков, собранная в университетской библиотеке.