Оппенгеймер убедил в этом Комптона и руководителей армии.
Осенью 1942 года генерал Гровс, начальник Манхэттенского проекта, встретил Оппенгеймера в специальном купе поезда, шедшего из Чикаго к тихоокеанскому побережью, и предложил ему лично возглавить ту единую лабораторию, которая должна будет создать атомную бомбу.
IV. Город атомной бомбы
Роберту Оппенгеймеру было только тридцать восемь лет, когда ему предложили руководить той «сверхлабораторией», откуда впоследствии вышла атомная бомба. К тому времени он уже опубликовал множество трудов по самым различным вопросам современной физики и, пожалуй, больше, чем кто-либо другой в США, приложил усилий для подготовки нового поколения ученых. Но за ним не числилось ни одного подлинно выдающегося открытия в отличие, например, от Энрико Ферми и многих других заслуженно прославленных физиков, которым предстояло работать непосредственно под началом Оппенгеймера. Поэтому когда генерал Гровс, возглавлявший Манхэттенский проект, сообщил о своем выборе, то, по его словам, он навлек на себя ожесточенные нападки:
«Мне с укоризной говорили, что только лауреат Нобелевской премии или, по крайней мере, достаточно пожилой человек, может занимать подобное положение. Но я делал ставку на Оппенгеймера, и его успех подтвердил, что я был прав. Никто не смог бы сделать того, что сделал он».
И, действительно, Оппенгеймер был как раз right man [7] для такого предприятия. Возможно, какой-нибудь гениальный теоретик или исследователь, специализировавшийся в одном направлении, добился бы необычайных успехов в области ядерной физики, располагая огромным кредитом и материальными средствами, которые самое богатое в мире государство неожиданно предоставило научным работникам. Но цель была не в том, чтобы содействовать развитию теоретических исследований, а в том, чтобы приобретенные в прошлые годы знания нашли практическое применение в огромных масштабах. А это значило преодолеть тысячи технологических трудностей и провести серьезную работу по координированию – ничего больше. Мы постоянно читаем о том, что война стимулировала ядерные изыскания в США. Но это значит смешивать науку с технологией. Сам Оппенгеймер много раз утверждал, что война слишком затормозила развитие науки; в университетах перестали преподавать физику, и формирование новых исследователей задержалось на несколько лет. Молодежь, которая могла бы пойти по этому пути, ушла на фронт, а самые блестящие профессора работали над созданием бомбы.
Как физик Оппенгеймер обладал огромным достоинством – он сочетал в себе глубокую осведомленность с разносторонностью. Не замыкаясь в рамках ни одного из специальных исследований, он досконально знал результаты каждого из них. Он не только знал все, что было известно о расщеплении урана, он предвидел дальнейшие открытия и возможную связь между ними. Оппенгеймер был прежде всего организатором и вожаком; и то свойственное ему обаяние, о котором свидетельствуют все, кто близко с ним сталкивался, он поставил на службу конкретному делу. Да еще какому! Ведь предстояло создать и возглавить крупнейшую из когда-либо существовавших лабораторию, откуда выйдет сверхчеловеческое оружие, способное сокрушить силы зла!
Много было споров о том, что именно побудило Оппенгеймера принять предложение армии и с таким энтузиазмом взяться за выполнение этой миссии, которая неоднократно подвергала опасности его довольно хрупкое здоровье.
«Академические круги считали его достижения исключительными, – пишет Юнг. – Но он сам, критически мысля, отдавал себе полный отчет в том, что к сорока годам не сумел осуществить своих величайших надежд и достичь высочайших вершин в области физики… В это время ему и представилась возможность совершить нечто исключительное, но в совершенно другом направлении: его пригласили возглавить конструирование могущественнейшего оружия».