— Ну, а что бы со мной случилось, если бы я не удрал тогда от тех кустов?
Бейнтри пожал плечами.
— Так, значит, вы меня завербовали, — сказал Пирсен. — Сперва погоняли по кругу с препятствиями, потом увидели, какой я молодец, и в самую последнюю секунду спасли. Я, наверно, должен быть польщен таким вниманием. И тотчас же осознаю, что я не какой-нибудь неженка, а крепкий, неприхотливый парень. И конечно, я полон отваги, мечтаю о славе первооткрывателя?
Бейнтри молча глядел на него.
— И разумеется, тут же запишусь в колонисты? Да что я, псих, по-вашему, или кто? Неужто вы всерьез считаете, что я брошу шикарную жизнь на Земле, чтобы вкалывать у вас тут в джунглях или на ферме? Да провалитесь вы хоть к черту в пекло вместе с вашими душеспасительными планами.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства, — заметил Бейнтри. — С вами обошлись довольно бесцеремонно, но этого требуют обстоятельства. Когда вы успокоитесь…
— Я и так спокоен! — взвизгнул Пирсен. — Хватит с меня проповедей о спасении мира! Я хочу домой, хочу в Дворец развлечений.
— Мы можем отправить вас с вечерним рейсом, — сказал Бейнтри.
— Что? Нет, вы это серьезно?
— Вполне.
— Ни черта не понимаю. Вы что, на сознательность решили бить? Так этот номер не пройдет — я еду, и конец. Удивляюсь, как это у вас хоть кто-то остается.
— Здесь никто не остается, — сказал Бейнтри.
— Что?!
— Почти никто, исключения очень редки. Большинство поступает так же, как вы. Это только в романах герой вдруг обнаруживает, что он обожает сельское хозяйство и жаждет покорять неведомые планеты. В реальной жизни все хотят домой. Многие, правда, соглашаются помогать нам на Земле.
— Каким образом?
— Они становятся вербовщиками, — ответил Бейнтри. — Это и в самом деле занятно. Ты ешь, пьешь и наслаждаешься жизнью, как обычно. Но когда встречается подходящий кандидат, ты уговариваешь его испытать воображаемое приключение и ведешь в агентство… Вот как Бенц привел вас.
— Бенц? — изумился Пирсен. — Этот подонок — вербовщик?
— Конечно. А вы думали, что вербовщиками у нас служат ясноглазые идеалисты? Все они такие же люди, как вы, Пирсен, так же любят повеселиться, ищут легкой жизни и, пожалуй, даже не прочь оказать помощь человечеству, если это не очень хлопотно. Я думаю, такая работа вам понравится.
— Что ж, попробовать можно, — согласился Пирсен. Забавы рядом.
— Мы большего не просим.
— Но откуда же вы тогда берете новых колонистов?
— О, это любопытная история. Представьте себе, мистер Пирсен, что многим из наших вербовщиков через несколько лет вдруг делается интересно, что же здесь происходит? И они возвращаются.
— Ну ладно, — сказал Пирсен. — Так и быть, я поработаю на вас. Но только временно, пока не надоест.
— Конечно, — сказал Бейнтри. — Вам пора собираться в дорогу.
— И назад меня не ждите. Ваш душеспасительный рэкет — на любителя. А я человек городской. Мне нужен комфорт.
— Да, конечно. Кстати, вы отлично вели себя в джунглях.
— Правда?
Бейнтри молча кивнул.
Пирсен не отрываясь глядел на поля, постройки, изгороди; глядел он и на дальнюю опушку джунглей, с которыми только что сразился и едва не вышел победителем.
— Нам пора, — сказал Бейнтри.
— А? Ладно, иду, — ответил Пирсен.
Он медленно отошел от окна, чувствуя легкую досаду, причину которой так и не смог определить.
Проблема туземцев
Эдвард Дантон был отщепенцем. Еще в младенчестве он проявлял зачаточные антиобщественные склонности. Родителям, конечно, следовало тут же показать его хорошему детскому психологу, и тот сумел, бы определить, какие обстоятельства способствуют развитию контргрупповых тенденций в характере юного Дантона. Но Дантоны-старшие, как водится, сверх меры поглощенные собственными неурядицами, понадеялись на время.
И напрасно.
В школе Дантону с превеликой натяжкой удалось получить переводные баллы по таким предметам, как групповое окультуривание, семейные контакты, восприятие духовных ценностей, теория суждений, и другим, необходимым каждому, кто хочет чувствовать себя уютно в современном мире. Но бестолковому Дантону в современном мире было неуютно.
Он понял это не сразу.
По внешнему виду никто бы не заподозрил его в патологической неуживчивости. Это был высокий, атлетически сложенный молодой человек, с зелеными глазами и непринужденными манерами. Девушки чувствовали в нем несомненное обаяние. Иные даже оказывали ему столь высокую честь, что подумывали выйти за него замуж.
Но и самые легкомысленные не могли не заметить его недостатков. Когда затевали «станьте в круг», он выдыхался буквально через несколько часов, к тому времени, как все остальные только начинали входить в раж. При игре в бридж для двенадцати партнеров Дантон часто отвлекался и, к возмущению остальных одиннадцати игроков, вдруг начинал выяснять, на чем остановилась торговля. И уж совсем невыносим он был в «подземке».
Не жалея усилий, старался Дантон проникнуться духом этой классической игры. Схватив за руки товарищей, он стремительно врывался в вагон подземки, дабы захватить его прежде, чем в противоположные двери ринется противник.
— Вперед, ребята! — орал капитан. — Захватим-ка вагон для Рокэвея?
А капитан противника вопил:
— Нет, дудки! Навалитесь, мальчики! Бронкс Парк, и никаких гвоздей!
Страдальчески сморщившись, с застывшей улыбкой, Дантон ворочался в гуще толпы.
— В чем дело, Эдвард? — любопытствовала очередная подружка. Разве тебе не весело?
— Весело, конечно, — задыхаясь, отвечал Дантон.
— Но я вижу, что нет! — в изумлении вскрикивала девушка. — Ты разве не знаешь, что таким способом наши предки давали разрядку своей агрессивности? Историки утверждают, что благодаря подземке человечество избегло тотальной водородной войны. Агрессивность свойственна и нам, и мы должны давать ей выход, избрав для этого соответствующие формы.
— Я знаю, — отвечал Эдвард Дантон. — Мне, право, очень весело. Я… о господи!
В вагон вламывались, взявшись за руки третья команда и выкрикивала нараспев: «Канарси, Канарси, Канарси!»
Уверившись, что Дантон — человек без будущего, девушка покидала его, как все ее предшественницы. Отсутствие общительности невозможно было скрыть. Было ясно, что он не сыщет себе счастья ни в предместьях Нью-Йорка, которые простирались от Рокпорта (штат Мэйн) до Норфолка (Виргиния), ни в других городах.
Он попытался побороть себя, но тщетно. Стали проявляться и другие отклонения. От воздействия световой рекламы на сетчатку глаза у Дантона начал развиваться астигматизм, а он звуковой — постоянно звенело в ушах. Доктор предупредил его что анализ симптомов отнюдь не исцелит его от этих недомоганий. Обратить внимание следовало на главный невроз Дантона — его антисоциальность. Но здесь уж Дантон был бессилен.
Ему оставалось лишь одно — бежать. В космоме хватало места для тех, кто не прижился на Земле.
За последние два века миллионы сумасшедших, психопатов, невропатов и чудаков разных мастей разбрелись по звездным мирам. Первое время, когда летали на космических кораблях, снабженных двигателем Миккельсона, у путешественников уходило лет по двадцать-тридцать на то, чтобы протащиться от одной звездной системы до другой. Более современные звездолеты, оборудованные гиперпространственными вихревыми конвертерами, затрачивали на такой же путь всего несколько месяцев.
Оставшись на родине, будучи людьми социально устойчивыми, оплакивали разлуку, но утешались тем, что смогут несколько расширить жесткие рамки лимитированного деторождения.
Дантону шел двадцать седьмой год, когда он решил покинуть Землю и сталь пионером. Невесело было на душек у него в тот день, когда он передал сертификат на право увеличения потомства своему лучшему другу Элу Тревору.