Прекращение уроков ослабило несколько музыкальное рвение Шумана, зато он снова с жаром принялся за изучение литературы. Вместе со своим школьным товарищем, Флехсигом, юноша отдался чтению со всем пылом страсти, удовлетворить которую ему позволяли богатые книжные склады отца. Среди наиболее любимых авторов первое место занял Жан Поль, которым Шуман зачитывался «до сумасшествия», как когда-то его отец.
Увлечение Жан Полем доходило до поклонения и протянулось яркою нитью через всю жизнь Шумана. Влияние этого автора отразилось не только на поэтических произведениях Шумана того времени, но на всем складе его ума, на его воззрениях, отношениях к людям, на его музыкальном творчестве, имевшем часто связь с каким-нибудь из произведений Жан Поля. Поклонение Шумана Жан Полю доходило до того, что его горячий почитатель не терпел дурных отзывов о любимом им авторе, и когда однажды, уже будучи в зрелом возрасте, за обедом, данном в честь него, композитор услышал отзыв о Жан Поле, показавшийся ему недостаточно почтительным, он молча встал и вышел из комнаты.
В самый разгар увлечения Шумана литературой в Цвиккау, в семью Карус, где его звали «Фридолином», приехала гостить одна родственница, жена доктора Каруса, сделавшегося впоследствии университетским профессором сначала в Лейпциге, затем в Дерпте. Страстная любительница музыки и отличная певица, она своим пением заставила Шумана обратиться от литературы обратно к музыке и была причиной того, что он сочинил несколько романсов на слова Байрона, Шульца и собственные. В это же почти время в душе Шумана загорелось пламя первой любви: «О друг, – пишет он Флехсигу, – будь я улыбкой – я хотел бы летать вокруг ее глаз, будь я радостью – я хотел бы трепетать в ее сердце; да, если бы я мог быть слезой – я плакал бы с нею, и если бы она снова улыбнулась – я с радостью бы умер на ее реснице». Будучи в Дрездене, он тотчас же бежит на ту улицу, где должна жить «она», с трепещущим сердцем думает найти предмет своего поклонения в каждой проходящей женщине и, обманувшись в ожиданиях, утешается только звуками бетховенской симфонии. Вскоре пылкое чувство к этой прелестной девушке Нанни, ангелу-хранителю, как ее называет Шуман, гаснет, но он сохраняет самое светлое воспоминание о счастливых днях первой любви, которая переходит в чувство искренней дружбы и глубокого уважения: «Как в ореоле святости стоит эта милая девушка перед моим духовным взором. Я хотел бы пасть перед нею на колени и молиться ей, как Мадонне».
Вслед за тем другая девушка, Лидди, овладевает его сердцем. Пленившись ее красотой, Шуман при ближайшем знакомстве увидел, как мало они сходились в своих симпатиях, характере и воззрениях; разочаровавшись, он впадает в крайность, находит, что Лидди – черствая, взбалмошная, не способная понять ни одной великой мысли, что она – красивая статуя, и расстается с нею, не будучи в состоянии простить ей «тех речей, которые она вела о Жан Поле».
В Теплице он снова ее встречает, и ее приветливость чуть было не пробуждает в нем уснувшего чувства.
Лидди попросила его прогуляться с нею наедине к вершине крутой горы Розенбург. Шуман исполнил ее желание. «Я дрожал, – пишет он, – я не говорил, и она была безмолвна: наконец мы достигли высочайшей точки; представь себе мои чувства, представь себе, как вся цветущая природа живописно раскинулась передо мною; целая цепь синеющих в тумане гор тянулась на востоке вдоль горизонта: на западе садилось солнце. Весь храм природы вставал перед опьяненными взорами. Как Фетида, хотел бы я погрузиться в этот цветущий поток и утонуть в нем. Представь себе, что поблекший было идеал стал потихоньку снова возрождаться в груди, что этот утраченный идеал вновь стоял одинокий возле меня!.. Но в то время, когда вершины гор пылали, леса алели, весь необъятный мир тонул в розовом сиянии, когда я глядел на этот океан пурпура, как бы соединявший все в одну необъятную мысль, и думал о божестве, а она, сама природа, любовь и божество, стояла в восторге возле меня, приветливо мне улыбаясь, – вдруг с быстротою молнии поднялось с запада облако, тучи взвились, закружились в вышине… я схватил руку Лидди и сказал: „Такова жизнь!“ – и указал на темнеющий пурпур горизонта. Она скорбно взглянула на меня, и слеза скатилась у нее с ресницы. Флехсиг, я думал, что нашел опять свой идеал, и молча сорвал розу, но когда я хотел ее поднести своему идеалу, раздался гром и сверкнула молния, – я взял розу и оборвал ее лепестки. Гром пробудил меня от чудного сна, я был снова на земле. Лидди стояла возле, и слеза уныло дрожала в ее голубых глазах: она тоскливо глядела на собиравшиеся тучи. „Такова наша жизнь“, – хотел я снова сказать. Молча спустились мы с горы. Мы не сказали больше ни слова. Когда я прощался с нею, она крепко пожала мне руку – и сон прошел, сна уже больше нет». Так поэтично описал Шуман конец своего маленького романа.
Переход Шумана от детского возраста к юношескому ознаменовался разительной переменой характера: из веселого, шаловливого ребенка он сделался серьезным, сосредоточенным и задумчивым юношей; молчаливый, мечтательный, занятый внутренней работой, он сторонился людей и, замкнувшись в себе, жадно прислушивался к тем дивным мелодиям, которые начинали созревать в его душе. В 1826 году он пережил два тяжких удара, болезненно отразившихся на его впечатлительном характере. Его единственная сестра сошла с ума, и смерть лишила его любящего отца, его доброго, разумного руководителя, без которого ему пришлось выдержать тяжелую борьбу и чуть было не отрешиться от того, в чем таились смысл, счастье и слава его жизни – от музыки.
Глава II. Университет
Выбор карьеры. – Путешествие с Розеном. – Лейпциг. – Состояние духа. – Занятия и чтение. – Товарищи. – Музыка. – Карус и Вик.– Жизнь в Лейпциге. – Гейдельберг. – Решение сделаться музыкантом.. – Уроки у Вика.
В 1828 году Шуман окончил гимназию с дипломом первой степени и в качестве одного из лучших учеников прочел на торжественном вечере собственное стихотворение «Смерть Тассо». Радость блестящего окончания курса и вступления в жизнь омрачалась необходимостью решить тягостный вопрос – выбор карьеры. Музыкальные стремления Шумана лишились со смертью отца всякой поддержки; мать, опираясь на печальные примеры Моцарта, Бетховена и многих музыкантов, живших и умерших в нищете, ни под каким видом не позволяла сыну сделаться музыкантом по профессии, настоятельно требуя, чтобы он выбрал себе занятие, которое могло бы обеспечить ему его будущее благосостояние.
Шуман, связанный с матерью узами самой нежной, искренней любви, должен был подчиниться ее желанию, тем более что оно подкреплялось опекуном его, купцом Руделем. Самого же его влекло неудержимо к музыке, и решение этого вопроса стоило ему тяжелой внутренней борьбы: «Холодная юриспруденция, которая уже с самого начала вас пришибает своими ледяными определениями, не может мне нравиться; медицину я не хочу, богословие – не могу изучать. В таком постоянном разладе с собой я нахожусь теперь и ищу руководителя, который мог бы мне сказать, что мне делать. И все-таки иначе нельзя – я должен сделаться юристом. Как бы суха и холодна ни казалась мне эта наука – я преодолею ее: когда человек захочет, он может все!»