Старик Дюпле с помощью младшего сына и племянника Симона поспешно затворяет окна, выходящие на улицу.
Дюпле. Затворяйте, затворяйте окна, запирайте ставни!
Молодой Дюпле (высовывается в окно и затворяет ставень). Вон телега, смотрите!
Из двери слева появляется Робеспьер; на мгновение останавливается на пороге. Он мертвенно бледен.
Дюпле (оборачивается, видит его), Максимилиан, лучше ступай к себе.
Робеспьер (как будто не слыша). Да. (Выходит на середину комнаты.)
Дюпле. Сейчас они проедут мимо нас... Я затворю окна.
Робеспьер, не двигаясь с места, безмолвно кивает головой в знак согласия.
Слышатся крики толпы. Все голоса покрывает чей-то бешеный рев.
Симон Дюпле. Это рычит Дантон. (Подходит к Робеспьеру и почтительно берет его за руку.) Тебе бы лучше уйти.
Робеспьер (как будто не слыша). Да. (Садится у стола посредине комнаты. Выпрямился, застыл, напряженно прислушивается.)
Симон Дюпле (подходит к старику Дюпле и указывает глазами на Робеспьера). Напрасно он... Уведи его отсюда.
Крики толпы становятся громче.
Дюпле (подойдя к Робеспьеру). Максимилиан, ты был тяжело болен, ты и теперь еще нездоров, — ступай к себе, уйди отсюда, тебе здесь не место.
Робеспьер. Оставь меня, Дюпле. Я хочу быть здесь. Мне это нелегко, сам знаешь. Но я не должен прятаться.
Снаружи доносится стук колес, скрип телеги, конский топот.
Голос Дантона (подобный грому). Эй, Робеспьер!..
Робеспьер встает, выпрямляется.
Ты здесь, ты спрятался... Убийца!..
Оскорбительные возгласы, подхваченные другими осужденными, тонут в шуме и реве толпы. Но вот среди криков выделяется один пронзительный вопль.
Голос Камилла Демулена. Максимилиан!
Робеспьер бесстрастно, с гордо поднятой головой, выслушал проклятия Дантона, но зов Камилла словно ранит его в самое сердце; Он прижимает дрожащие руки к груди.
Симон и молодой Дюпле (друг другу). Это Демулен.
Голос Демулена. Спаси меня! Спаси меня!.. Я был тебе другом!
Голос Дантона. Замолчи, трус! Ты нас позоришь...
Голос Демулена. Пощады! На помощь! На помощь! Максимилиан!
Робеспьер подымается со стула, делает несколько шагов к окну. Старик Дюпле преграждает ему дорогу, ласково берет за руку.
Голос Дантона. Не трать слез понапрасну! Довольно вопить, плюнь в лицо твоему палачу!
Голос Демулена. Мясник! Живодер! Режь нас! На, бери мою голову. Пей нашу кровь!
Робеспьер бежит к двери, невольно затыкая уши. Слышно, как телега удаляется, крики затихают.
Голос Дантона (издалека). Робеспьер!.. Я первый схожу в могилу. Ты последуешь за мной... До скорого свидания...
Робеспьер обернулся, прислонился к стене, возле двери, высоко подняв голову.
Робеспьер (твердым голосом). Ну что ж! До скорого свидания!.. Пусть будет так!..
Занавес.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Дворец Тюильри, Комитет общественного спасения, вечер 5 апреля. Угловой павильон, наискосок от фасада павильона Равенства. В глубине — три больших окна с частым переплетом, выходящие на площадь Карусели. У задней кулисы — стол председателя и двух его помощников. Справа и слева, под прямым углом, — еще два стола для остальных членов Комитета. Напомним, что в Комитете осталось одиннадцать членов — двенадцатый, Эро де Сешель, гильотинирован несколько часов назад.
Последние отблески заката.
Билло-Варенн, Колло д'Эрбуа, Карно, Баррер.
Колло. Уф! Наконец-то прикончили зверя!
Карно. Его рычание доносилось сюда через весь парк.
Баррер. Да, теперь, когда он умолк, наступила тишина, пустота во мраке!
Билло. До той самой минуты, пока ему не отрубили голову, я все опасался, как бы он не взбаламутил толпу, неверную, изменчивую, полную врагов.
Баррер. Врагов? Нет. И друзей тоже. Это зрители на бое быков. Они рукоплещут и быку и удару шпаги матадора.
Карно. Удар был метко направлен.
Баррер. Да, у юноши твердая рука. Без доклада нашего Сен-Жюста Конвент не пошел бы на это.
Карно. Но ведь доклад продиктовал твоему Сен-Жюсту тот, другой, наш безупречный, наш Неподкупный...
Билло. Трудненько было вырвать у него согласие. Целые две недели мы с Колло его уламывали. Пришлось пойти на уступки. За голову Демулена голову Эбера. Он ни за что не хотел выпускать свою добычу.
Карно. Просто боялся. Ведь он трус. Боялся падения Дантона. Привык прятаться за его спину.
Билло. Нет, Карно, тебя ослепляет ненависть. Я не меньше твоего ненавижу Робеспьера. Но надо же быть справедливым. Вспомни, как этот человек, больной, измученный, изнуренный лихорадкой, встал с постели, чтобы сразиться со сворой «Папаши Дюшена» и с преторианцами Ронсена; вспомни, как он через силу дотащился до Клуба якобинцев и дал отпор смутьянам, приняв все их угрозы и проклятия на свою голову. Я сам был тому свидетель. Кто смеет назвать его трусом? Кто из нас, одиннадцати, не заключил договора со смертью? Но он-то — он обречен и сам это знает. Знает, что смерть ждет его, настигает и что ему предстоит погибнуть или от рук наших врагов, или, если он собьется с пути, от нашей руки; иного выбора у него нет. И это тоже ему известно.