Элизабета (вырываясь из объятий Леба, с возмущением). На время?.. Уступить на время мою собственность? Ах, грабители!
Элеонора (строго). Какое неуважение!
Элизабета. Пускай уважают мои права!
Робеспьер (улыбаясь). «Моя собака, моя!» — кричат наши бедные дети...
Элизабета. Ну, разумеется! Это моя собака — никому не отдам!
Анриетта. Балованный ребенок!
Робеспьер. Такая уж она от природы. Такой мы ее и любим.
Анриетта. Это верно. Она счастливица, и она права. Виноваты только неудачники.
Робеспьер (сердечно). Дружок мой, не сомневайтесь — и вам улыбнется счастье.
Анриетта. Разве вы знаете?
Робеспьер. Я знаю, что у него, как и у вас, благородная душа. И верю в вас обоих.
Анриетта (с горячностью). Спасибо! (Порывисто наклоняется и целует руки Робеспьера, прежде чем тот успевает их отдернуть).
Робеспьер (повернувшись к Элеоноре, обменивается с ней понимающей, ласковой улыбкой и берет ее за руки). Побудем вместе хоть несколько минут, насладимся этим чудесным весенним вечером. О блаженный уголок! Каждый раз, когда я вхожу сюда, я словно попадаю в мирную тишину леса. Огромный монастырский сад, старые деревья, щебетанье птиц... Все остальное кажется дурным сном: город, жестокие схватки, бои на площади... Небо даровало вам счастье провести здесь детство, Элеонора и Элизабета.
Элеонора. Да, мы с детских лет любовались этой мирной картиной. Мы жили словно за сто верст от Парижа.
Элизабета. А я даже забывала, что Париж существует. Сколько мы тут мечтали!
Леба. И болтали!
Элеонора. О, ей не нужно было собеседника... Элизабета болтала сама с собой. Мне оставалось только слушать... а я не слушала. Она одна щебетала, как птичка в клетке. Ворковала целые дни.
Леба. Мне это знакомо!
Элизабета (обиженно). И ты недоволен?
Элеонора (поддразнивая сестру). Вы скоро привыкнете... Перестанете слушать, как я... Это очень легко...
Элизабета. Гадкие, противные!.. Я больше ни слова не скажу — вот вам!
Робеспьер. О нет, пожалуйста, мой дружок! Я так люблю ваш голос, он так подходит к этой картине. Лучше спойте нам вместе с воробушками и дроздами, которые воспевают угасающий день. Спойте романс Руссо!
Элизабета (обращаясь к Леба). А ты садись мне аккомпанировать...
Леба садится за клавесин. Элизабета поет романс на простую мелодию Жан-Жака Руссо[4]. Анриетта, опершись на клавесин, смотрит на брата. Робеспьер сидит у окна. Элеонора подходит сзади и, слегка склонившись, кладет ему руки на плечи. Во время второго куплета дверь отворяется. Входит Симон Дюпле.
Симон Дюпле. Извини, Максимилиан. Важные известия!
Элизабета. Неужели нельзя было подождать, пока я спою романс до конца?
Симон. Один из агентов принес важное сообщение. Можно ввести его сюда?
Робеспьер. Нет, я не допущу, чтобы политика врывалась в ваш священный приют. Сейчас иду, Симон. Простите, друзья! Продолжайте. (Уходит вслед за Симоном.)
Элизабета. Мне уже больше не хочется петь.
Анриетта. Как было хорошо, когда он сидел вместе с нами!
Элеонора. И как редко это случается! Никогда не дадут ему отдохнуть хоть немного, а он так нуждается в покое! Меня очень тревожит его здоровье.
Леба. Да, когда я вернулся из департамента Самбр-э-Мез, я нашел в нем большую перемену.
Элеонора. В начале февраля он слег в постель. Мы все так беспокоились!
Леба. Только сила воли помогла ему встать на ноги.
Элеонора. Ему необходимо было три месяца полного отдыха. А мы едва убедили его отдохнуть хотя бы месяц, и то с большим трудом...
Леба. Без него невозможно обойтись.
Элеонора. А что будут делать, если он умрет от усталости?
Леба. Он не умрет, пока он необходим Республике.
Анриетта. Ну так он никогда не умрет — ведь он всегда будет ей необходим.
Элеонора (растрогана). Милая Анриетта! Ах, если бы избавить его хоть немного, хоть на малую долю от непосильного бремени, которое лежит на нем!
Анриетта. Наша беда в том, что мы, женщины, так мало можем сделать для любимого.
Леба. Вы можете очень много, вы можете все. Вы и не подозреваете, как благотворна ваша любовь и ласка для сердца мужчины, поглощенного неустанным трудом. Когда тебя гнетут заботы и усталость, когда ты пал духом, какое вы для нас утешение и поддержка!
Элизабета. Ну да, понимаю. Ты должен нести на плечах тяжелую ношу. А я — нести тебя.
Леба. Озорница!
Элизабета (озадаченная, смущенно смеется). Ах нет, я не то хотела сказать...
Леба. Ты отрекаешься от своих слов?
Элизабета. Нет, и не думаю. Ну, а ты, бессовестный, скажи-ка, что бы с тобой сталось, не будь меня?