— Не стоит портить себе кровь! Для умных людей еще наступят хорошие денечки.
Пьют. Входят Матьё Реньо и Баррас.
Матьё Реньо (подозрительно оглядываясь кругом, брезгливо поводит носом). Куда ты завел меня, Баррас? Что это за притон франтов и щеголей? С самого порога здесь пахнет предательством и взятками. Ну и рожи — плюнуть хочется! (Отвернувшись от торгашей, плюет.)
Баррас (со смехом). Тише, тише! Потерпи, Реньо! Нечего разыгрывать Тимона Афинского. Ты так смотришь на людей, словно вилами в навоз тычешь.
Реньо. Они хуже навоза. Я носом чую.
Баррас. А если и так? Добрый навоз стоит золота.
Реньо. Золото и дерьмо! Недаром такая вонь... а вокруг вьются тучи мух...
Баррас. Без них мы еще не научились обходиться. Даже сам Неподкупный принужден идти на уступки...
Реньо. Если бы он послушал моего совета, я научил бы его, как с ними разделаться...
Баррас. Ты не злопамятен! Робеспьер снял тебя с поста, а ты как будто готов мириться?
Реньо. Мириться? Нет, я обид не забываю. Такой несправедливости я никогда не прощу. Ведь я честно служил Республике, я подавил бунт у себя в провинции. Может быть, я действовал круто, не спорю. Ломал кресты и статуи в церквах, целыми сундуками отправлял Конвенту церковную утварь, очищал храмы и монастырские постройки под школы и жилища для бедняков, конфисковал поместья у аристократов, отбирал ценности, брал на учет капиталы богачей... пускай теперь дерут глотку, дело сделано. Могли бы хоть поблагодарить меня. Вот и отблагодарили: разжаловали. Говорят, будто я слишком размахнулся, «перешел границы»... А по-моему, служа Революции, нельзя «перейти границы», до тех пор пока не осуществится полное, священное, всеобщее равенство! Что это здесь происходит?.. Каким еще ветром подуло? (Подходит к столу, где сидят Билло и Колло.) Скажи-ка, Билло, ведь ты меня знаешь. С ума вы, что ли, сошли в Комитете? Почему вы меня отозвали?
Билло. Я тебя защищал. Но Робеспьер с Кутоном яростно требовали искоренить эбертизм в провинции, как искоренили его в Париже. А ты еще, на свою беду, спутался с Шометтом.
Реньо. Я не так подл, чтобы от него отрекаться. Шометт — честный, истинный патриот, Революция может гордиться им. Вся его вина в том, что он испугался и спасовал перед Робеспьером, когда надо было громко и решительно отстаивать свои убеждения. Я их разделяю и всецело поддерживаю.
Билло. Ты что, хочешь последовать за ним на эшафот? Помолчи, не создавай для нас лишних трудностей, нам и так едва удалось тебя спасти.
Реньо. Можешь не стараться! Пускай меня лучше казнят, не хочу унижения.
Билло. Вот чертов дурень! Лучше уж добровольно пойти на унижение. Кичишься своими принципами, а не видишь, куда они тебя завели. Ведь ты едва не стал слепым и покорным орудием самого гнусного военного переворота, который бы поставил над трупом Республики диктатора в солдатских сапогах, Ронсена...
Реньо. Как?.. Ронсена?
Билло. Ты ничего не разглядел, болван. Ничего не понял. Ты заслужил, чтобы тебя сто раз казнили. Но я понимал, что у вас в провинции тебе трудно было разобраться в их темных интригах. Я знал все, что ты сделал и чего ты стоишь. Я спас тебя от Робеспьера. Веди себя смирно по крайней мере! И не ополчайся на людей, которые служат тебе защитой. Ты еще можешь нам пригодиться, а мы тебе, чтобы поддержать и упрочить Республику. Ей угрожают ханжество и пустословие тех самых людей, кто призван охранять ее.
Реньо. О ком ты говоришь?
Билло. О Робеспьере. Он замышляет создать нам нового бога из обломков той религии, что мы с таким трудом разрушили.
Реньо. Бога?
Билло. Ну да, бога... как тебе это нравится? И верховным жрецом этого бога, разумеется, будет он сам, Робеспьер. А ведь от алтаря до трона один только шаг, не так ли?
Реньо. Быть не может! Что за бред!..
Билло. А вот увидишь! Как раз через две недели состоится торжественное официальное празднество, посвященное так называемому верховному существу — это и есть бог, только переряженный.
Реньо. Если ты против, зачем же было поддерживать Робеспьера?
Билло. Да, правда, две недели назад я голосовал по указке Робеспьера и признал существование бога и бессмертие души. Нам пришлось даже узаконить этого самого бога специальным декретом. Умора, да и только, за себя стыдно... Ты не подозреваешь, Реньо, какую власть Робеспьер забрал над Конвентом. Непостижимо! Голос глухой, рожа постная, очки на носу, а как только начнет говорить — всех захватывает, слушаешь, не отрываясь. У него паучья логика, он опутывает тебя со всех сторон и завораживает... Напиток пресный, но с каким-то дурманом.