Майские дни сменились июньскими, а основной вопрос, парализовавший деятельность Генеральных штатов, мало продвинулся вперед, хотя шел явно в том направлении, которое предсказал ему Робеспьер. Наконец 12 июня депутаты общин, отчаявшись в получении удовлетворительного ответа на свои предложения, начали самостоятельную проверку депутатских полномочий. Как и можно было предполагать, привилегированные сразу насторожились. В палате духовенства произошел давно намечавшийся раскол, и сначала трое, а затем еще шестнадцать союзников из низшего духовенства примкнули к общинам. Тогда 17 июня, после выступления аббата Сиейса, опираясь на подавляющее большинство голосов, общины провозгласили себя Национальным собранием и заговорили языком верховной законодательной власти.
Первым актом Собрания было постановление, явно угрожавшее двору: устанавливалось, что существующие налоги могут взиматься только с санкции Собрания; если же его попытаются распустить, то всякое требование налогов будет считаться незаконным.
До сих пор король и двор выжидали, не вмешиваясь в борьбу сословий, вполне уверенные, что время работает на них. Теперь, когда третье сословие дало им такой позорный пинок, когда стало ясно, что дворянство и в особенности духовенство не смогут впредь проводить прежнюю политику обструкций, правительство решило изменить тактику. Когда утром 20 июня депутаты, как обычно, собрались у дворца «Малых забав», чтобы провести очередное заседание, оказалось, что вход во дворец закрыт и охраняется королевской гвардией. Король лишал непокорных членов Собрания возможности работать, отобрав у них помещение! Но подобным актом все более и более смелевших депутатов остановить было нельзя. На помощь им пришел народ. Население Версаля дружно поднялось на защиту избранников нации, взяло их охрану на себя и указало на помещение, где можно собраться. Это был огромный пустой зал для игры в мяч. Депутаты, сопровождаемые народом, заняли зал. Здесь была дана торжественная клятва, ставшая знаменитой: общины поклялись не прекращать своих заседаний до тех пор, пока не выработают текст конституции — закона, кладущего предел тирании абсолютизма. Текст клятвы был предложен Робеспьером и тремя другими депутатами провинции Артуа. После этого смелого акта духовенство почти полностью присоединилось к Национальному собранию, за духовенством последовало несколько представителей дворян, а в самой дворянской палате образовалась большая группа депутатов во главе с герцогом Орлеанским, также требовавшая воссоединения.
Теперь двору было над чем задуматься. Это означало почти поражение. Для того чтобы спасти остатки престижа и сохранить какие-то надежды на осуществление своих планов, правительство должно было нанести сильный ответный удар, и нанести его немедленно. По совету своего окружения Людовик XVI назначил на 23 июня в том же зале дворца «Малых забав» новое королевское заседание. Депутатам было предложено надеть те же костюмы, что и в день открытия Генеральных штатов, и так же посословно, как и тогда, занять отведенные для них места в зале. Казалось, повторялся день 5 мая. Грозным голосом король провозгласил свой приговор происшедшему за этот срок. Он отменил все постановления общин, объявил ликвидированным Национальное собрание, подтвердил все права церкви и феодалов и приказал депутатам немедленно разойтись, с тем, чтобы конституироваться по сословиям, в отдельных отведенных для этого помещениях. Воцарилось гробовое молчание. Король, придворные, а вслед за ними дворянство и большая часть духовенства покинули зал. Но депутаты третьего сословия остались неподвижны. Никто из них и не подумал тронуться с места. Прошло некоторое время, и на пороге зала появился обер-церемониймейстер маркиз Дре-Брезе. Он удивленно оглядел депутатов и напомнил их председателю Байи о приказе короля. Байи с достоинством ответил царедворцу:
— Милостивый государь, я назначил на сегодняшний день заседание Национального собрания, и я должен настойчиво защищать право Собрания свободно совещаться.
Дре-Брезе медлил. Тогда к нему подскочил горячий Мирабо и, указывая на дверь, прокричал:
— Ступайте и скажите вашему господину, что мы здесь — по воле народа и оставим наши места, только уступая силе штыков!..
После этого обер-церемониймейстеру не оставалось ничего другого, как удалиться. Не успели затихнуть его шаги, как раздался топот многих ног: это, сообразившие, какой оборот принимает дело, в зал возвращались представители духовенства.