— Их величества со мною не говорили, — отвечал Робеспьер, несколько смущённый.
— А! — произнёс Понтиви, видимо, довольный.
— Но король мне улыбнулся, — продолжал Робеспьер, — и был очень со мною милостив.
— А королева?
— Она также была очень милостива.
В продолжение всего этого разговора Понтиви критически осматривал молодого человека. Он был одет очень просто, но вся его фигура и манеры дышали достоинством. Приятный и живой в обращении, но почтительный, он отличался решительным выражением лица и бледно-зеленоватыми пронзительными глазами, которые, однако, несмотря на свою необыкновенную подвижность, имели какой-то мягкий привлекательный оттенок.
«Недурной юноша», — подумал Понтиви и тотчас водворил его в своём доме.
Вскоре оказалось, что Робеспьер исполнял обязанности секретаря быстро, исправно, трудолюбиво и с необыкновенной для его лет аккуратностью. Готовясь в адвокаты, он, естественно, интересовался юридическими, часто очень трудными вопросами, которыми занимался Понтиви, и поражал его по временам глубокими замечаниями, обнаруживавшими в нём глубокий инстинкт, поэтому между советником парламента и его секретарём возникла невольная симпатия, хотя они так далеко стояли друг от друга по своему положению. Действительно, первый гордился своей принадлежностью к так называемой «noblesse de role», или парламентскому дворянству, значительной ролью при дворе и открывавшейся перед ним в новое царствование блестящей будущностью, а последний мечтал лишь сделаться провинциальным адвокатом по примеру своего отца. Как бы то ни было, Понтиви был очень доволен своим секретарём и стал запросто принимать его в своём доме. Мало-помалу он начал ежедневно обедать у своего патрона, так как Понтиви было скучно сидеть за столом с шестнадцатилетней дочерью Клариссой, мать которой уже давно умерла и которая была наивным прелестным созданием с белокурыми волосами, тонкими чертами бледного лица и голубыми глазами, отражавшими её непорочное юное сердце.
Молодой Робеспьер сначала вёл себя очень скромно и только отвечал на предлагаемые ему вопросы, вскоре он стал смелее и, к большому удовольствию Клариссы, начал придавать общему разговору за обедом литературно-художественный оттенок, открывая её юному уму новый неведомый привлекательный мир. Ещё более её очаровывали беседы с ним по воскресным вечерам, когда отец играл в вист со своими скучными старыми друзьями, а Робеспьер в уголке гостиной развивал перед нею блестящие мечты, уносившие её в область идеальной фантазии, казавшейся ей лучезарным небом в сравнении с окружавшей её мрачной действительностью.
С самого раннего детства, когда она лишилась матери, Кларисса не знала ни одного счастливого дня. Её брат Жак, бывший на два года моложе её, находился в Наварской школе и бывал дома только раз в две недели в воскресенье после обедни на несколько часов для представления своих письменных работ на просмотр своему отцу, который обыкновенно их не одобрял, а потому мальчик откровенно сознавался сестре, что он предпочитал воскресенья проводить в школе. Сама же Кларисса была отдана восьми лет в монастырский пансион, и только недавно отец взял её домой и нанял ей гувернантку. В сущности, она продолжала вести прежнюю монастырскую жизнь, только по воскресеньям ходила с гувернанткой в соседнюю церковь св. Павла к обедне и вечерне, а, кроме того, иногда в прекрасные солнечные дни каталась в экипаже по улицам Парижа с той же гувернанткой. Всё остальное время она проводила в старом, мрачном доме, где ничего не улыбалось, даже в заброшенном саду и во дворе, где лишь сорная трава пробивалась между каменьями. Конечно, летом проводила она несколько месяцев в замке Понтиви, близ Компьена, куда отец приезжал только по праздникам, и там молодая девушка наслаждалась жизнью. Но лето скоро проходило, и снова начиналось скучное парижское существование, в котором единственными светлыми минутами были для неё в последнее время беседы с секретарём отца.
Кларисса была очень привязана к своей гувернантке, доброй и набожной старой девице Жюсом. Она старательно проповедовала молодой девушке религиозные и нравственные принципы, между прочим, она всегда повторяла ей: «Вы должны любить своего отца».
— Но я люблю его! — отвечала Кларисса.
И, действительно, она была убеждена в своей любви к нему из уважения к родственным узам, его возрасту и высокому положению. Но в сущности между ними зияла бездна, через которую не хотел перекинуть золотого моста родительской любви холодный, сухой, эгоистичный, гордый, суровый и бессердечный советник парламента, полагавший, что он вполне исполнял свои отцовские обязанности, так как рано ещё было завершить благодеяния, оказанные дочери, выгодным, приличным замужеством, о чём он ещё имел время подумать на досуге после своих более важных служебных занятий. Однако в то время как он откладывал до более удобной минуты заботы о дочери, в его доме разыгрался идиллический роман в духе того времени.