Жаль только, что состояние-то у Курлятьева как выморочное в казну отойдёт. Ну да зато Бахтерины богаты.
Магдалину опытный старик понял как нельзя лучше. Она из тех, кто куда угодно, в самый мрачный вертеп пойдёт, не задумываясь, за любимым человеком, и чем он несчастнее, тем сильнее и беззаветнее она его будет любить.
И ничего для него не пожалеет. Осторожненько да умненько повести дело — можно господину Корниловичу вот какой нос натянуть! То-то обозлится, как добыча у него из цепких когтей выскользнет!
Но вдруг такое дело не оборудуешь. Надо и времечко подходящее выбрать, и верных приспешников отыскать, и надёжное убежище найти.
Однако и от первого своего намерения: попытаться найти настоящего убийцу — Карп Михайлович не отказался. От заботы он и сна, и аппетита лишился. Ещё солнышко не вставало, а он уж на ногах; умылся, оделся, Богу помолился, взял палку, надел картуз, да и в путь. Весь день, до позднего вечера бродит по окрестностям города, и где только не побывает! И на монастырской мельнице можно было его встретить у кумы мельничихи, и в лесу за Принкулинской усадьбой, и на реке с рыбаками, что рыбу тенётами ловят у островка, версты за три от города. Такой стал старичок проворный, и молодому за ним не угнаться.
XII
А в Москве тем временем вот что происходило.
Купчиха Сынкова сидела у окна и всматривалась в ту сторону, откуда должен был прийти её муж.
Не успел он ещё как следует побеседовать с нею после приезда, так и рвут его по Москве торговые люди. Отсутствие его длилось целых полгода; уехал — ещё зима стояла, а вернулся после Петрова дня. Побывал он и у Каспийского моря, и у казаков на Дону, и на Чёрном море, вернулся в Астрахань, а оттуда, на судах, привёз в Тверь транспорт солёной рыбы тысяч на сто, говорят.
Сколько он с этой рыбы наживёт, страсть! Посылает же Господь человеку счастье! Всё-то ему удаётся, всё-то у него спорится, что ни затеет. Рыба в цене; бурями множество судов поломало и вместе с людьми в море унесло, а его из всех бед и напастей, от которых другие сотнями гибнут, завсегда целым и невредимым ангел хранитель выносит. Думали, уж не вернётся на этот раз; целых два месяца вестей от него не было. Жена его, как тень, бродила, бледная да худая. Уж и слёзы-то все выплакала по нём. Толковали кумушки, что ей уж и вещие сны про него снились, будто звал он её к себе на дно морское полюбоваться, как раки тело его белое на клочья рвут, и будто она уж и сама собиралась в Астрахань ехать, чтобы хоть косточки супруга попытаться собрать, чтоб по-христиански отпеть да земле предать, и вдруг прискакал от него посол из города Саратова с хорошими вестями: всё благополучно, Алексей Степанович жив и здоров, скоро сам будет, а писать не мог по недосугу да по той причине, что всё по киргизским степям разъезжал, коней покупал да земли ещё десятин тысячу или две приобрёл; дёшево продавалась, у самых царских солончаков. А за это время бури на море стихли, точно того только и ждали, чтоб он вернулся да, рыбой нагрузивши барки, в обратный путь пустился.
— Не успел и десяти вёрст отъехать, как на море опять закрутило, а при мне целый месяц вода стояла, как зеркало, — рассказывал по возвращении Алексей Степанович супруге.
— Уж и молилась же я за тебя, Алёшенька! Чуяло ли твоё сердечушко, как жена по тебе убивалась? — говорила Катерина, с радостными слезами обнимая мужа.
— Чуяло, Катерина, всегда ты у меня в сердце, — молвил Сынков, отвечая на ласки жены.
Но взгляд его был всё такой же задумчивый, и улыбка такая же печальная, как и всегда.
Неужто никогда не увидит она его ясным и весёлым? Неужто никогда не отпадёт злая змея, что постоянно сосёт ему сердце?
— Полегче ли тебе, дружочек? — спросила она у него шёпотом, прижимаясь к нему и любовно заглядывая ему в глаза. — Уж как я молилась-то за тебя!
— Молись, твоя молитва чистая, она не может не дойти до престола Всевышнего, — отвечал он.
— Да полегче ли тебе, ну хоть немножечко? — умоляюще протянула она, не спуская пристального взгляда с дорогого лица.
Он молча вздохнул.
О как понятен ей был смысл этого вздоха! Всегда отвечал он так на её расспросы. И зачем только пристаёт она к нему, разве не видит она по его лицу, не чувствует по его голосу и даже по его ласкам, когда они остаются вдвоём и когда никто, кроме Бога, их не может видеть, что рана его души не зажила и мучит его такой же жгучей болью и тоской, как и двадцать лет тому назад.
— Когда же ты сжалишься над нами, Господи! — простонала она, поднимая глаза к небу.