Когда она пришла к ним с истерзанным сердцем и жаждущей утешения душой, они ничего не захотели ей дать взамен разбитого счастья. Они не только не утешили её, показав ей хоть луч того света, к которому она стремилась и которого они в ослеплении своём мнят себя обладателями, но ещё омрачили перед нею этот свет, заронив ей в сердце сомнение в Его святости, — вот что они сделали. В чём же их заслуга перед Богом? Чем они лучше тех, от которых они с проклятием брезгливо отворачиваются?
Ни разу не испытывала она с ними того, что чувствовала сегодня в присутствии незнакомца, ожидавшего её в часовне, такой душевной радости и удовлетворения, такой блаженной уверенности в милосердии Божием, в премудрости Его и благости. А человек этот ничему её не поучал, ни молиться, ни проклинать, ни ненавидеть, он только плакал и сокрушался возле неё о своём горе. А что это за горе, она и до сих пор не знает, да и не узнает, верно, никогда, но она сняла с души его это бремя, на радость себе и ему, и почувствовала в себе присутствие Духа в первый раз с тех пор, как ищет Его.
XIV
Магдалина прошла садом, через террасу в дом, никого не встретив.
Был одиннадцатый час ночи, но по коридорам ещё сновали люди, в маленькой гостиной горели свечи, а попавшийся ей навстречу казачок объявил, что у боярыни уже давно сидит Карп Михайлович Грибков.
Пришёл он к боярышне Магдалине Ивановне и, узнав, что она ещё не вернулась домой, просил позволения подождать, а тут боярыня, услышав чужой голос, вышла к нему и позвала к себе.
Магдалина поспешила пройти в маленькую гостиную и застала Софью Фёдоровну в большом волнении. Да и Грибков показался ей чем-то расстроен. Оба, не спросив у неё, где она была и почему вернулась так поздно, принялись сообщать ей неприятные вести, и тут только Магдалина узнала, как хлопотал старик для Курлятьева и как близок он был к успеху.
— Представь себе, Карп Михайлович нашёл убийцу князя! — объявила Софья Фёдоровна, когда дочь её, ответив на низкий поклон подьячего, опустилась в кресло в углу, до которого не достигал свет лампы, зажжённой на столе перед диваном.
— Не нашёл ещё, боярыня, хотя и мнил найти, — печально поправил г-жу Бахтерину Грибков.
— Но это новое доказательство невиновности нашего Феди! — вскричала она.
— Эх, сударыня, давно мы это знаем, да что толку-то! Надо было настоящего убийцу найти, вот главное, и я было нашёл его. Вот уж где он у меня сидел, — прибавил старик, постукивая указательным пальцем правой руки по тому же пальцу у левой. — Да спорхнул, каналья!
Он обстоятельно повторил Магдалине то, что передавал перед её приходом Софье Фёдоровне, как ему после долгих и тщетных поисков удалось добраться по народной молве, подбираемой отрывистыми клочками по базару и трактирам и от верных людишек, всюду, по его поручению, шныряющих, ко всему прислушиваясь и присматриваясь, как ему удалось напасть на след одного малого по имени Григорий Горячий. Про этого человека шла молва, что он причастен к убийству, за которое понапрасну терпит Курлятьев. Этого Григория Горячего Грибков лично не знал, но много слышал про его мошеннические подвиги от его товарищей, переловленных и посаженных в острог, а также через его сожительницу Штукатуриху, ютившуюся в Принкулинской усадьбе с отцом своим, слепым нищим. Чтоб найти Горячего, надо было отыскать Штукатуриху.
Грибков с этого начал. Это было нелегко, но тем не менее удалось ему, точно так же, как и подбиться к этой бабе и овладеть её доверием. Ну, разумеется, без денег не обошлось. Стало-таки ему в копеечку знакомство с этими милыми людьми. На одну водку, чтоб развязать язык ведьме, сколько рублей просадил! А ещё дороже обошёлся ему подкуп тех из бывших приятелей Горячего, которых ему удалось перетянуть на свою сторону щедрыми подачками и ещё более щедрыми обещаниями.
Но зато и добился он множества драгоценных сведений. Открыл он, во-первых, что Горячий уж года два как перешёл в симионовскую секту и что из-за этого чуть было навсегда не разошёлся с Штукатурихой. Но потом, а именно месяца три тому назад, они помирились, и она хвасталась, что он ей лавочку с красным товаром обещался открыть в селе, на большой дороге к Киеву. Уже давно перестал он пить и с прежними приятелями вожжаться, и лучше его работника трудно было по всей окрестности найти. Угрюмый, молчаливый и всегда трезвый, ничем нельзя было отвлечь его от работы. Специальностью его сделалось садоводство. Но, чтоб найти его, надо было обращаться к Штукатурихе, потому что постоянного жительства у него нигде не было. Нынешней весной, после приезда сюда Курлятьева, его видели на базаре, а также в губернаторском саду; тут он розы сажал да новые дорожки прокладывал и наконец нанялся в княжеское поместье аллеи пообчистить да фруктовые деревья обкопать. Работал он там также и в цветнике, под окнами княжеской спальни, а следовательно, мог, как нельзя лучше, ознакомиться и с особенностями местности, и с привычками князя. Вместе с другими торопился он разукрасить сад ко дню именин хозяина. И, наконец, перед тем как съехаться гостям, пришёл в контору за расчётом. Но его не удовлетворили, приказали ждать под тем предлогом, что управителю не с руки расплачиваться с рабочими по одиночке. Горячий молча выслушал это решение и скрылся. С тех пор никто его там не видел.