— Я слышал о тебе, — ответил монах-отшельник, поднимаясь во весь свой огромный рост. — Полезай ко мне на плечи, я перенесу тебя на тот берег.
Не заставя себя ждать, Робин Гуд взобрался монаху на плечи, и тот, подобрав подол рясы, вошел в воду.
— Сегодня, похоже, речка поднялась после дождей, — сказал монах, когда вода достигла его пояса. Дойдя по грудь, вода стала сбивать монаха с ног своими струями, и сандалии его заскользили по камням. Но свалить монаха оказалось нелегко — еще немного, и он уже стоял на берегу.
— Ну и силен ты, святой отец! — сказал Робин Гуд, слезая. — Я ведь не легонек.
— Не легонек, но я буду потяжелей, — ответил монах. — А ты слыхал обо мне? Меня зовут добрым отшельником братом Туком.
— Я слыхал о тебе, — ответил Робин Гуд.
— Тогда перенеси меня обратно, — сказал монах и мертвой хваткой вцепился в Робина.
— Хорошо, — ответил Робин Гуд. — Я перенесу тебя обратно. Полезай мне на плечи.
Огромный монах не заставил себя ждать и взгромоздился на Робина. Молодой разбойник пошатнулся — и без мокрой рясы монах был весом с медведя. Но Робин удержал равновесие и вошел в воду.
Ох и тяжеленек оказался монах! Войдя в воду по грудь, Робин собрал все силы, чтобы не свалиться со своей ношей. Но вскоре и Робин ступил на берег около часовенки.
— Хороший денек для купанья, — сказал Робин, тяжело переводя дух. — Но я спешу — тащи ко меня обратно.
— Полезай, — сказал монах, хотя его круглая голова и бычья шея покраснели от гнева.
Не тратя слов, Робин влез на монаха.
Монах ступил в воду. Дойдя до места, где она была по грудь, монах неожиданно взбрыкнул как дыбящийся конь. Робин тут же оказался в волнах, с занятыми дубинкою и луком руками.
— Хочешь — тони, хочешь — выплывай, Робин из Локсли, — сказал монах, поворачивая к своему берегу. — Всеблагой Господь одарил нас полной свободой выбора.
Робин перехватил лук и дубинку в одну руку и выплыл почти следом за отшельником, который уже ждал его на берегу — тоже с крепкой дубинкой наготове.
— Я вижу, ты уже приготовил угощенье для гостя, — сказал Робин Гуд и пошел навстречу монаху, крутя своей дубинкой над головой.
С громким треском сшиблись дубинки: монах и разбойник закружились по поляне в свирепой пляске. Не долго и не коротко — дрались они, покуда платье их не просохло. Напрасно пытались оба достать друг дружку тяжелым ударом: каждый раз дерево встречало дерево.
Но вот монах нанес ловкий удар снизу — палица, вырванная из руки Робина, вонзилась в землю.
— Молод ты, Робин Гуд, — сказал отшельник, замахиваясь. — Может пощадить тебя по такому случаю?
— Коль ты не шутишь, позволь мне дунуть вот в этот мой рог! — переводя дыхание ответил Робин.
— Дуй хоть тресни, — ответил монах, опуская дубинку.
Робин Гуд снял с пояса небольшой рог в серебряной оправе и задудел в него. И словно негромко зашевелился со всех концов лес вдали.
— Никак твои молодцы спешат на подмогу? — спросил монах. — Пожалей уж и ты меня, позволь свистнуть в кулак!
— Эка невидаль, чтобы монах в кулак насвистывал, — ответил Робин. — Свисти, мне не жаль.
— Может и придется пожалеть, — сказал монах, и пронзительно засвистал. И тут же послышался заливистый лай и треск кустарника — на берег, откуда ни возьмись, клубками рыжей шерсти выкатилась собачья свора — одна собака крупней и страшнее другой.
— Славная у тебя братия, — сказал Робин Гуд. — Но вот и мои удальцы!
Из-за ближайшего дуба выбежал высокий парень в зеленом сукне.
— Это — Малютка Джон, — сказал Робин Гуд. — А вот и Вилль Статли, добрый сакс. Да и Клем поспел вовремя.
— Э, моя братия одолеет разбойничков как я — тебя, — ответил отшельник.
— Ну нет, — сказал Робин Гуд. — Всего понемногу, даже хорошей драки. С таким славным малым, как ты, я хотел бы водить дружбу, а не враждовать. Слушайте, друзья! Клянусь Шервудским лесом — зеленым домом вольных стрелков, отшельник Тук никогда не будет платить нам подать.
— Люблю разумную речь, — отвечал монах. — Милости прошу в мою келью. Разрази меня гром, если для веселых молодцов у меня не найдется бурдюка с вином да оленьего окорока!
— Я так и подумал, что такой благочестивый человек как ты должен славно бить дичь! — ответил Робин Гуд. — Спасибо за приглашение, святой отец.
— Ну так идемте пить, есть и веселиться, — сказал монах. — Клянусь, что умею играть на лютне веселые песенки не хуже трубадура! И провались мы все на этом месте, если погасим сегодня огонь по норманскому сигналу! Сказать по-правде, в моем домишке его и не слышно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Рейнольд Гринлиф
Под праздник народ стекается в город Ноттингем.
Шли в город вилланы с женами и детьми, поднимали колесами белую дорожную пыль повозки ремесленников с их товаром — какое же гульбище без хорошего торга?
Отдельно идут девушки — щечки как розовые лепестки, косы от льна до меди, шепчутся, смеются над парнями. Парни тоже вместе — идут-мечтают вслух о праздничных состязаниях в стрельбе — взять бы приз, не до смеху будет хорошенькой плутовке! — тащат на плече самодельные луки.
Проезжает на хорошем коне лесничий, насмешливо смотрит на парней — с такими ли палками взять приз? Наборный лук у лесничего — кленовый и роговый, резной и лаковый, дорогой работы. Не гордись, проклятый лесничий, норманнский слуга — знаешь сам, кто из этих ребят рос по твоей милости сиротой, чьих отцов ты с Лесным Законом заставили поплясать на виселице! И из плохенького лука однажды настигнет тебя стрела.
В заполнившей дорогу толпе никто не обратил внимания на Малютку Джона, лесного стрелка, шедшего себе потихоньку в Ноттингем.
Малюткой разбойники прозвали Джона в насмешку — троих здоровых молодцов он мог протащить верхом на себе разом. Вторым после самого Робина Гуда считался он в стрельбе. Но на праздник шел не для забавы — поклевать в толпе слухов — не затевает ли чего шериф Ноттингемский против вольных стрелков?
Вот и ристалище. Зеленая трава, натянутые канаты, крепкие же локти нужны протолкаться к этим канатам! Расставлены скамьи, натянуты разноцветные ткани над помостами, где сядет знать, украшены коврами почетные места. Но не для норманнской потехи — рыцарского турнира, а ради простого саксонского обычая — лучного состязания, собрались сегодня и знать и простолюдины. Что же — народу не меньше, чем на турнире.
Вот и мишень с тройным кругом на доске: меньший из трех зовется «воловьим глазом». Трубит рог, бросают жребий для начала состязания: кому с кем состязаться в паре.
Тянет жребий и Малютка Джон, а сам одним ухом в толпе, что того гляди разорвет канаты вокруг ристалища.
— Орел на щите И орлиный глаз — Он в тыкву копьем попадает враз! — распевают мальчишки. — Зеленая куртка Саксонский род, Мишень любую достанет влет!»
— Тише, вы, сорванцы! — замахивается для оплеухи крепкий старик. — Сейчас объявят порядок!
— Дед, а почему мы лучшие лучники, чем норманны? — ловко увернувшись, спрашивает мальчик.
— Не только норманны, — отвечает старик. — Нету такого народа, чтобы бил из лука лучше саксов! Глаз у нас особой зоркости. Со времен Семицарствия никто не мог с этим поспорить.
— Дед, а что это за Семицарствие?
— Славное время, когда делилась веселая Англия на семь королевств, управляемых семью королями.
— Семь королей — и все — саксы, дед?
— Все саксы, так оно и было.
— А теперь — ни одного!
— То-то и оно, сосед, прав твой парнишка, — говорит рыжий кузнец. — Очень ли помогли нам под Гастингсом наши луки и хваленый глаз? Стрела перед железным доспехом — пичужка, клюющая коршуна. А теперь только и остается нам, что тешиться ребячей забавой — похваляться меткостью на состязаниях!
— Стрелы Робина Гуда метки не только на состязаниях! И в железной одежке отыщут щели. Тихо, началось!
Двадцать пар объявили герольды. Лениво поглядывают зрители, как подвое выходят стрелять сорок человек — настоящее уменье показать тут не на чем. Слушает Малютка Джон разговоры.
— Слыхал я про этого йомена, Робина Гуда, да только правду из слухов не нацедишь как эль из бочки.
— Подымай выше, приятель! Робин Гуд не ровня нам с тобой, даром что лесной жилец. Не йомен он, а младший сын тана. Норманы сожгли его именье и отняли надел.