Этот пережиток древнего права в Средние века использовался достаточно часто. Изначально объявление вне закона, по сути, представляло собой отсроченный смертный приговор, изрекаемый обществом, в котором нет полиции и профессиональных палачей. Настичь изгнанника и убить, как дикого зверя, было правом и обязанностью всякого законопослушного человека. «Отныне на нем волчья голова» — эта фраза, официально обрекающая беглеца от правосудия на положение бесправного изгнанника, употреблялась в судах вплоть до XIII века, а в устной речи бытовала еще дольше. Но, по мере того как родоплеменные обычаи сменялись прочной государственной властью и увеличивалось количество законов, охраняющих человеческую жизнь, статус изгнанника переставал быть таким уж страшным. Объявление вне закона из самостоятельного наказания превратилось в уголовную процедуру, средство вынудить беглого обвиняемого предстать перед судом. Судьи и юристы настаивали, что к этой мере следует прибегать лишь в случае тяжкого злодеяния, караемого смертной казнью (убийство, грабеж). Но на практике нарушителя зачастую объявляли вне закона, даже если совершённое им преступление не относилось к уголовным. Такой человек мог еще оправдаться или добиться смягчения своей участи, добровольно явившись в суд. Убийца же или грабитель заочно приговаривался к смертной казни и лишался прав состояния с конфискацией имущества. Узы присяги и феодальной верности в отношении беглеца считались расторгнутыми. Все юридические действия с участием изгнанника аннулировались; брак, заключенный после совершения преступления, мог быть расторгнут.
Теоретически, с точки зрения закона, изгнанник был беззащитен. В одних графствах его разрешалось убить при любых обстоятельствах и совершенно безнаказанно, как волка; в других закон дозволял расправляться с таким преступником, только если он противился поимке или убегал от погони. Но, в любом случае, схватить его или объявить о нем властям считалось долгом каждого гражданина.
После вердикта шериф или иные представители местной власти являлись на ту землю, где проживал преступник (и, с большой вероятностью, продолжала жить его семья), чтобы арестовать его имущество. Если дело происходило в деревне, дом и прочие постройки порой разрушались до основания. И разумеется, впредь там должны были селиться люди, за благонамеренность которых землевладелец мог поручиться.
Традиционно объявлению вне закона подлежали только мужчины. Женщина не могла быть подвергнута этому наказанию, поскольку с древнейших времен считалась как бы не вполне дееспособной и не включалась в систему права как самостоятельный субъект[430]. Однако начиная с середины XII века женщина могла стать если не «outlaw», то «waif» (англ. — букв.: «ничьей»), что влекло за собой сходные последствия.
Родственников же изгнанника не наказывали по факту кровной связи, хотя его семья рисковала лишиться имущества, конфискованного в пользу короля. Гораздо серьезнее дело обстояло с пособничеством. Укрыватели и сообщники воров, грабителей и разбойников, согласно Кларендонской ассизе (1166 г.), точно так же подлежали аресту и наказанию. За содействие преступникам полагалась смертная казнь через повешение, поскольку пособничество приравнивалось к измене. Таким образом, попытка поддерживать связь с родственником или другом-изгнанником была чревата большими неприятностями, а если дело происходило в деревне, могла пострадать вся крестьянская община, связанная круговой порукой. Протянутый за окно кусок хлеба, проданная незнакомцу рубашка, гостеприимство, оказанное преступнику, умолчание о подозрительном чужаке, появившемся по соседству, — всё это могли счесть пособничеством. Специально назначенные представители каждого населенного пункта — законопослушные и достойные доверия граждане — обязывались извещать власти о совершённых в округе преступлениях, а также о замеченных в последнее время сомнительных личностях.
Как правило, сообщать об изгнанниках было вполне в интересах местных жителей, поскольку лица, объявленные вне закона, зачастую представляли для них серьезную опасность. Но кто же были эти «лесные братья», которых следовало опасаться и крестьянам, и горожанам? Среди них встречались как профессиональные преступники, не признающие иного образа жизни, так и люди, загнанные в чащу страхом смерти — дезертиры, беглые крепостные, браконьеры, а также те, кого на нарушение закона толкнула нужда. Одни выходили грабить на большую дорогу, другие предпочитали бродяжничать и перебиваться по деревням мелким воровством. Нередко изгнанники сбивались в банды. В средневековой Англии последние представляли по-настоящему большую проблему: иногда разбойничьи шайки годами безнаказанно терроризировали путников и местных жителей. В документах того времени мы находим немало жалоб на бандитов, не знающих никакого удержу. Так, доминиканский проповедник Джон Бромьярд (John Bromyard; ум. 1352?) в 1330 году писал:
430
Если возникала необходимость участвовать в судебном процессе, законным представителем девушки или замужней женщины мог стать любой совершеннолетний родственник мужского пола; даже вдовам, обладавшим большей свободой, приличнее считалось вести дела через посредника.