Я прикидывал и так и сяк, что бы такого отчебучить, чем досадить червиву, но мысль оформилась только к вечеру.
— Билль! Энгельрик! — И когда мои верные замы-помощники подошли поближе, я гордо сообщил: — Итак, товарищи, обсудим операцию «Концерт»…
В принципе, то, до чего я додумался, проще простого. В замке или городе мне червива не достать: слишком уж у него много воинов, которые вооружены и обучены получше моего взвода. Насчет «обучены» — может, я и переоценил противника, но как ни крути, все равно — они нас посильнее. И помногочисленнее. Но! Червив, как я, наконец, понял, это что-то вроде шерифа из баллад о Робин Гуде — должностное лицо немалого ранга, которое собирает налоги, собирает ополчение, ведет судопроизводство и вообще отвечает за порядок на вверенной ему территории. А раз так, то за спокойствие на дорогах он тоже отвечает. И если на дорогах на его территории начнутся кордебалет и цыганочка с выходом — ему это выйдет боком. Рано или поздно об этом безобразии узнают вышестоящие власти и призовут к ответу нерадивого червива. А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Тяп по Ляпкину, ляп по Тяпкину — и нет Ляпкина-Тяпкина! То есть — червива на букву эм…
Короче говоря, я решил устроить на дорогах что-то напоминающее операцию советских партизан, которую они провернули в сорок четвертом. Поезда под откос мы пускать не будем, но полностью заблокировать дороги — попробуем…
Мои замы пришли в полный восторг, узнав замысел операции, и тут же начали подсказывать и советовать, как бы это все получше обустроить. В результате было решено: на всех дорогах выставляются посты, а уж там — как бог даст…
* * *
…Двенадцать месяцев в году,
Двенадцать, так и знай!
Но веселее всех в году
Веселый месяц май…
Эту песенку Алька и напевала, когда на поляну вылетел здоровяк Клем. Еще на ходу он заголосил:
— Робин!.. Робин!.. Там… Там едет!.. Я его узнал!.. Это он!..
— Постой-постой, Клем. Давай по порядку: кто едет, где едет, куда едет, зачем едет? Толком объясни!
Клем останавливается как вкопанный, и на его глупом лице отражается усиленная работа мысли. Я жду. Пауза затягивается. Затягивается. Затягивается…
Наконец, когда я устал ждать и уже совсем было собрался помочь Клему наводящими вопросами, он выдает:
— Эта… Ну…
После этого обстоятельного и содержательного рассказа вновь повисает пауза. Ну, так дело не пойдет!..
— Клем, кто едет?
— Так эта… отец приор…
— Какой приор?
— Так эта… который хозяин был…
— В смысле «хозяин»?
— Так эта… мой хозяин…
— Ага, понял. Где едет?
— Так эта…
— Клем, если ты сейчас не скажешь, что на дороге, я тебе голову оторву! За ненадобностью!
— Так эта… в Нутыхам…
— Далеко?
— Так эта… Ну… — увидев мое исказившееся лицо, Клем поспешно добавляет: — Лиг пять-шесть… до Нутыхама…
— Один?
— Так эта… Не-а…
— Маму твою за… ухо подергать! Сколько с ним народу?
— Так эта… Один… Рыцарь… С ним отряд… — Он медленно считает в уме, а потом демонстрирует мне семь пальцев: — Во…
— Понял. Пока отдохни. Маркс!
— Я! — Статли вытягивается, пытаясь изобразить армейскую стойку по команде «Смирно!».
— Ты и еще трое — выберешь сам — за мной! Алька!. — И когда Альгейда «встала передо мной, как лист перед травой», скомандовал: — Балахон мне какой-нибудь по-быстрому подбери. Желательно — с капюшоном, чтобы мордуленцию закрывал…
Через пару минут мы трусили по тропинке неторопливой рысцой. Пятеро лучников. И готов поспорить: лучших лучников, которые когда-либо здесь появлялись…
У дороги нас уже ждал наш секрет. Старший секрета — тощий рыжий Сэнди сообщил нам, что все спокойно, что отряд едет по дороге и что вот-вот появится здесь. Это ему передали по цепочке другие наблюдатели: в свое время папа Хэб, светлая ему память, наладил систему оповещения с помощью имитирования птичьих криков. Я творчески доразвил ее, и — вуаля! — мы имеем информацию.
— Так, ребятки, значит, вот как мы поступим. Лишней крови нам не надо — грехов на душе и так не перечесть. Я выйду один, поговорю с путниками. Авось, и уговорю, только душевно прошу: вы их на прицеле все-таки держите. Мало ли что…
Вот на дороге послышалось звяканье уздечек, приглушенные шаги. А вслед за этим и голоса, которые вели вполне оживленный диалог.
— …Ну и что же? — гордо вопросил хрипловатый надменный голос. — Надеюсь, вы не боитесь жалкого разбойника, отец приор?
Второй голос ответил очень тихо, точно опасаясь, как бы соседние дубы не услышали его слов:
— Боюсь, дорогой каноник. Вы ведь знаете, я не из храбрых. И потом, вы слыхали, что говорил аббат в монастыре святой Марии? Они чаще всего нападают на нас, беззащитных служителей церкви…
Это он верно подметил. Папа Хэб говаривал, что лучше пусть тебя десять раз стукнут мечом духовным, чем один раз — стальным…
— Хотел бы я встретиться с этим хваленым разбойником! — сказал тот, кого назвали каноником. — Не думаете ли вы, что он страшнее сарацин?
При этих словах из-за поворота появился небольшой отряд. Впереди ехали двое всадников, а сзади топали пять человек — слуги, что тащили на плечах всяческую поклажу…
— Оставьте заботу, отец приор. Вот эта кольчуга, — при этих словах мужик, облаченный в длинный плащ с нашитыми крестами, распахнул его, — вот эта кольчуга отразила тучи стрел под стенами Иерусалима, а этот меч, — тут он выдернул наполовину из ножен короткий меч, — будет вам такой же верной защитой, какой был королю Ричарду на Аскалонских полях.
М-да? Ну, хорошо, хорошо… Не знаю, какому там королю служил твой свинорез, но меня ты напрасно недооцениваешь. Кстати, он там какой-то город называл… Вроде название на «Иерусалим» похоже. Он что, в Израиль катался? В Мертвом море поплескаться?.. Ладно, с этим потом разберемся, а пока работаем…
— Эй, орлы! А ну, остановились! — Я шагнул на дорогу и поднял лук. — Сейчас будем учиться заповеди божией, в которой велено делиться…
Всадник, который был ростом поменьше, сунул руку под свое одеяние и одновременно поинтересовался:
— Ты просишь милостыни, брат? Из какого ты ордена?
Но не успел я ответить, как в разговор вмешался второй, в плаще с крестами. Грозным голосом он рявкнул:
— Проваливай с дороги, монах! Нашел, у кого просить — у нищих служителей церкви! Нет у нас ничего, ступай своей дорогой.
Не, ну каков нахал?! Ты еще коня пришпорь…
— Слышь, ты, крестоноситель! Ты давай не выеживайся. Не знаю, на каких ты там полях куда скакал, но если ты сейчас мошной не тряхнешь, то стрела в пузо тебе обеспечена…
Блин! Этот полудурок вытащил меч и рванул на меня. Ну, так тебя некоторым образом предупреждали…
Стрела в упор снесла наглеца с коня. Однако… Доспехи у него… Не, я уважаю того парня, который их тебе отковал, а ты его всю оставшуюся жизнь водярой поить должен. С пятнадцати метров стальная стрела не пробила! Офигеть…
Крестоносец валяется на дороге. Без видимых повреждений, но об землю-матушку его, надо думать, так приложило, что он сейчас напряженно вспоминает: дышал ли он вообще, и если — да, то каким местом и сколько раз в минуту? Я повисаю на узде коня и с огромным трудом останавливаю его. Затем поворачиваюсь к замершим путникам:
— Значит, так, уважаемые. Повторяю свое предложение: все дружно вспоминаем заповедь, в которой господь велел делиться. Вот ты, толстый: как она там точно звучит?
Толстячок, которого Клем именовал «отец приор», мнется, а потом дрожащим голосом сообщает:
— П-просящему у тебя д-дай, и от х-хотящегого занять у т-тебя не отвращай-щай-щай-ся…
— Во! Это кто сказал?
— И-и-и… — приор замолкает и смотрит на меня глазами кролика, приглашенного на обед ко льву.
Иии? Святой, что ли, местный? Странное имечко, ну да у них тут вообще с именами напряг. Вон один червив на букву «м» чего стоит…
Чтобы не показывать себя неотесанной деревенщиной, я уточняю: