- Джоанна! – Граф поймал за руку уже поднимавшуюся и собирающуюся куда-то направиться девушку. Она тут же села обратно и замолчала. – Джоанна, я успею пообедать. Позже.
Он убрал свою руку с её и она тут же снова принялась теребить оборку рукава платья. Самого простого платья коричневого цвета. Совершенно некрасивого и уж точно не подходящего для родственницы, хоть и дальней, такого графа, как Золотой. Максимилиан вспомнил о коробке, которую держал в одной руке и протянул её девушке.
- Вот, возьми. Я купил это для тебя в Дэльфии, - Джоанна удивленными глазами посмотрела на него, он старался не встречаться с ней взглядом. Осторожно приняв коробку и раскрыв её, она обнаружила сложенное платье красивого светло-лимонного цвета из легкой и приятной материи, которую тут же пощупала.
- Это… мне? – словно не поверив, переспросила она.
- Да, я хочу чтобы ты одевалась красиво. Ты должна выглядеть настоящей графиней, - краем глаза он заметил, что на её лице появилась слабая улыбка. – Я, наверное, должен был сразу посвятить тебя в свои планы. Я просто еще не до конца решил… Все эти учителя, они сделают из тебя аристократку, научат многому…
Вот не задача! Слова никак не хотели складываться в цельный текст. Он ведь почти весь путь от корабля до дома продумывал что и как скажет. Он должен был, в конце концов, объяснить ей задуманное и подготовить к последующим событиям. Но почему-то сейчас казалось, что он не так начал, не то говорит. Слишком официально, строго.
- Джоанна, я хочу устроить твоё будущее. Я считаю, что получив прекрасное образование, ты сможешь выйти в свет и найти себе хорошего мужа. Я признаю тебя родственницей, я дам за тебя такое преданное, какое не снилось никому в этом герцогстве. Твоей руки просить будут все, любой которого захочешь и на которого укажешь. Я устрою твоё будущее, я обещаю тебе, - выпалив, наконец, всё на одном дыхании, Максимилиан всё же повернул своё лицо к ней. Наверное, любая служанка была бы не то, что рада, а даже счастлива услышать подобное от того, на кого работает. Он не просто выдаст её удачно замуж, он сделает её аристократкой!
На него смотрели грустные глаза, из которых по щекам стекали слёзы. Джоанна, беззвучно плача, произнесла только:
- Вы хотите отослать меня? – казалось, она сама еще не заметила мокрых полос на лице.
Отослать? Как она могла такое подумать? Максимилиан только открыл рот, чтобы произнести «Нет! Я хочу, чтобы тебе было хорошо! Чтобы ты была счастлива!», как тут же сам запнулся о побежавшие в голове мысли. Он даст ей образование, он признает её родственницей и пообещает золотые горы её будущему мужу. Разве мало людей хотело бы породниться с графом Золотым? Разве мало кто откажется от богатства за столь малый подвиг – жениться на девушке из хорошей семьи? И как среди всех претендентов выбрать того, который полюбит её, а не купится на одно из приятных дополнений к жене? А вдруг он ошибется и выберет ей плохого супруга. Вдруг в чужом доме, без его присмотра, чужие люди смогут её обидеть? Не достаточно ли того, что он уже обидел её? Нет, так рисковать он не мог. Он не мог позволить ей страдать из-за его очередного поступка.
Выйдя, наконец, из своих мыслей, он снова взглянул на неё – по-прежнему не возражающую, но, кажется, ставшую еще несчастней от его попыток сделать её счастливой. Где-то глубоко внутри что-то сжалось: сердце или может там находится совесть? Неважно что, но оно подсказывало теперь совершенно другой выход из сложившейся ситуации. На графа словно накатила тяжесть его проступка, и ему необходимо было сбросить этот груз, дольше делать вид, что он ни в чем не виноват и просто устраивает её жизнь было невозможно.
- Джоанна, - граф взял её руки в свои и выдавил из себя то, что носил в себе и что не давало ему покоя. – Джоанна, прости меня! Прости! Да, это невозможно, я поступил как последний негодяй. Нет, хуже. Мне нет названия. Мне нет оправдания. Я не знаю как мне исправить содеянное и возможно ли. Я погубил твою жизнь. Я уничтожил твоё будущее. Я запятнал твою репутацию. Что мне сделать для тебя? Сам себе я этого никогда не прощу! – Максимилиан приподнялся с кровати, чтобы опуститься на колени. Благородного графа он продолжит играть за этой дверью, а сейчас он был просто мужчиной, провинившимся перед женщиной.
- Нет! Нет! – вдруг запаниковав, Джоанна вырвала свои руки и теперь только смахнула слёзы. – Нет, не говорите так, граф! Вы не виноваты! Это я! Это всё я! – всхлипывала девушка, делая ударения на «я».
- Что ты такое говоришь? Ты и опять пытаешься оправдать меня? – Лучше бы она ругала его и проклинала, но не оправдывала. От этого Максимилиану становилось еще противнее.
- Я не пытаюсь. Это… это правда я, - слегка тише продолжила она. – Вы тогда были не в себе. Я не сразу поняла. Но вы ведь не хотели. Простите… На несколько секунд, когда свеча погасла, вы опомнились и вы… вы оттолкнули меня. А я… я не ушла. Я снова приблизилась к вам… Простите! Я не думала, что вас это будет так мучить. Я не знала. Мне казалось, что я вам понравилась. Мне хотелось верить. Хотя бы один раз почувствовать как это… Простите.
Теперь Джоанна, не в силах больше смотреть в глаза графу, отвернулась и упала лицом в подушку, зарыдав.
Максимилиан пришел в замешательство и невидящим взглядом уставился перед собой, осознавая услышанное. Джоанна сама отдалась ему. Он не принуждал её. Он не брал её силой. Он даже опомнился и пытался остановить свой пьяный порыв. Он не совершал преступления! Однако же, его вина всё равно была: не приди он домой в таком состоянии - ничего бы не произошло. Но она тоже этого хотела. Граф опомнился.
- Джоанна, но… почему…? – нерешительно задал он вопрос, хотя ответ уже проявлялся в его голове, без её слов. Что он хотел бы услышать? Почему ей хотелось ему понравиться? Почему она молчала об этом? Так очевидно, что бедная служанка даже не могла мечтать о расположении своего графа, что он не стал заканчивать свой вопрос.
Не в силах больше смотреть на то, как девушка, молча, упрекает себя – уж он теперь знал это чувство – он пододвинулся к ней и, взяв за руку, притянул к себе, подняв с подушки. Джоанна легко поддалась, как и всегда на любые его действия. И как он раньше не замечал этого? Или же он просто привык видеть покорность и послушание ото всех, над кем он имеет власть, что перестал различать повиновение и искреннюю симпатию? Он прижал её к груди, обняв за талию. Девушка снова притихла, оказавшись в руках графа, успокаивающе гладящих её по спине. Сквозь его тонкую рубашку и её неплотную материю платья он прочувствовал молодое теперь уже женское тело. Такое привлекательное на ощупь и такое податливое в его объятиях. Всё же они оба сделали это. И хоть совесть Максимилиана затихла и перестала упрекать его, но заговорило нечто другое, что-то не общечеловеческое, а сугубо мужское. На мгновение представив, что Джоанну смогут обнимать другие руки, кто-то другой сможет сказать ей обидные слова или, может, поднять руку, граф вспыхнул гневом, но тут же успокоился. Нет, он никому не позволит трогать и обижать Джоанну. Его Джоанну. Теперь, она его и ничья больше.
- Я люблю вас, граф, - как молнией ударили его её тихие слова, - вот почему я это сделала. Вы вправе выгнать меня за это… Я не должна была…
- Всё хорошо. Я не выгоню тебя, слышишь? – он провел рукой по её волосам, плечам, спине и оставил ладонь на талии, продолжая слегка прижимать к себе. После этих слов, Джоанна словно перестала дышать, и он почувствовал только, как она чуть сильнее сжала в своих небольших кулачках его рубашку, словно боялась, что стоит ослабить хватку и это всё развеется как сон. – Не выгоню и никому не отдам. Я не прощу себе, если снова заставлю тебя страдать.
- Вы не сердитесь на меня? – она подняла на него мокрые, но сияющие радостью глаза.
Максимилиан улыбнулся ей в ответ. Сердиться? За то, что она заставила его сердце переживать за другого человека, заботиться о нём и, наконец, испытать теплые чувства? Не просто за человека, а за женщину. Он любил своих родителей сыновней любовью, Робина по-дружески и лошадей, как увлечение. Но женщину – никогда. Он увлекался и пользовался теми, которые позволяли собой пользоваться и держался подальше от тех, которые хотели серьезных отношений. Любовь была не в моде, не считалась необходимой для построения семьи и мало, кто рвался испытать это чувство. А Джоанна, возможно, неосознанно заставила его испытать нечто сильное и необъяснимое. Граф Золотой еще не до конца осознал что за чувство поселилось внутри него, но он точно не хотел от него избавляться или терять случайно. Родителей больше не было с ним, Робин собирался вскоре устраивать свою личную жизнь, но теперь у него появился близкий человек, который не бросит его и который привнесет в его до этого скучное существование тепло и радость.
- Я не сержусь и, пожалуйста, называй меня Максимилиан, - мягко попросил он.
- Хорошо, - девушка с улыбкой снова уткнулась в его грудь.