Поль откровенно и без утайки поведал мне всю историю, которую я с трудом выудил у садовника.
— Так мы с Энн остались без матери, а дядя Эдвард — без жены и без сына. Мой отец после этого слёг и долго лежал в горячке. По-моему, он до сих пор не может опомниться. Дядя Эдвард легче перенёс потерю, наверное, потому что женился не по любви, а из чувства долга.
— Как это?
— Он молодой был, спутался с горничной… ну, как это обычно бывает. Потом она объявила, что ждёт ребёнка, а он, вместо того, чтобы её рассчитать, женился на ней.
Я был изумлён до крайности. Выходит, моё толкование подслушанного разговора было ошибочным, и мистер Эдвард не мог отговаривать брата жениться на бедной, а, скорее всего, наоборот, он убеждал его вспомнить о долге. Или я совсем запутался и объясняю обрывок беседы слишком примитивно, или речь идёт о какой-нибудь заблудшей душе. Ясно одно: у моего отца какие-то трудности, и я мог бы ему помочь, если бы знал, как.
— Эта Салли Грегори была племянницей здешнего садовника, который её, можно сказать, вынянчил. Говорят, моя мать её очень любила, а бабушка терпеть не могла. Дядя Эдвард сразу же запер дверь в комнаты, где произошло убийство, а мистер Вениамин — дверь в подвал, где нашли тело Берта. Как я ни пытался, но ключей не достал.
Я поневоле взглянул на вход в дом, и заметил Сэма, с ненавистью смотрящего на меня. Он сразу же скрылся, а я, наконец-то, понял, кто погубил куклу. Конечно, это сделал поварёнок, чтобы подумали на меня, и мне надо было догадаться об этом сразу. Мисс Агнес и миссис Джонсон будут донимать меня оскорблениями и лопаться от злости, но не решатся испортить вещи хозяев, а этот чертёнок на всё способен, потому что не научился ещё беречь чужое добро. Я мог бы уже сейчас пойти и указать на виновного, чтобы снять с себя подозрение, но во мне не было греха доносительства, к тому же, разговаривая с Полем, я очень живо представил свою прежнюю, слишком ещё недавнюю жизнь и подумал, не выгонят ли поварёнка за такой поступок и не придётся ли ему из-за этого вкусить уличных опасностей.
— Обидно всё-таки: эта история так близко меня касается, а я не видел места гибели своей собственной матери. Если бы отец не решил меня отправить в путешествие, мы бы с тобой могли пробраться и в комнаты и в подвал. Я указажу, в каком кармане садовник держит связку ключей, и отвлеку его, а тебе будет легко её стащить. Он решит, что выронил ключи, станет искать, а мы к тому времени уже осмотрим подвал и положим их где-нибудь на дорожке. Достать ключ от комнат будет труднее, потому что дядя Эдвард запер его где-то в своей спальне. Тут уж я не знаю, что делать. Может, ты умеешь открывать замки?
— Нет.
— Тогда давай не будем терять времени и стащим ключи у садовника.
В том, чтобы без спросу открыть замок и проникнуть в запретную комнату, я греха не видел. Я без колебаний воспользовался бы ключами мистера Вениамина, чтобы попасть в подвал, если бы он выронил их сам. Я бы даже взял их на время из его домика, если бы увидел их висящими на стене или лежащими на столе, потому что это может сделать каждый, но применить воровские приёмы карманника по отношению к людям, которые так хорошо ко мне отнеслись, я не мог.
— Нет.
— Почему? — удивился Поль.
— Я не могу воровать у своих.
— Какое же это воровство? Мы ведь сразу же вернём ему ключи.
— Нет, не уговаривай. Я не могу обманывать мистера Вениамина таким образом. Может, ты знаешь, куда он кладёт ключи, когда приходит домой?
— Не знаю, — с досадой сказал Поль, а потом его осенила догадка. — Но у меня-то ты стащил часы. Почему же не можешь стащить ключи у садовника?
— Это другое дело. Тебе я показал, как это делается, и ты знал, что я сейчас украду твои часы. Я ими не воспользовался и сразу же вернул тебе. А мистер Вениамин не будет знать, что его карманы обшарят, это раз, и мы воспользуемся результатом моего воровства, это два. Я не хочу возвращаться к прежней жизни.
— Удивительно, как ты с такими взглядами вообще стал вором, — сердито сказал Поль и, не глядя на меня, пошёл в дом.
Я мог бы многое на это ответить, но не стал его догонять.
Я был весь во власти нового отношения к жизни и к людям. Вот ведь как получается: я, вор, мог бы воспользоваться своим искусством, но отказался его применить. Я мог бы незаметно выудить содержимое из карманов всех, кто со мной разговаривает, но зачем мне это нужно? Я сыт, одет, меня обучает грамоте отец Уинкл, со мной вежливы, я даже обрёл прекрасного доброго отца. Разве теперь я захочу воровать? Оставьте на столе какие хотите деньги, золото или другие ценности, и я их не трону.
От избытка чувств я обнял Рваного и поцеловал его в мягкую шерсть на лбу. В ответ на непривычную ласку пёс опрокинул меня на спину и вылизал лицо.
Когда я возвращался обратно, то хотел проскочить мимо кухни как можно незаметнее, поэтому шёл совершенно бесшумно. Я не собирался даже смотреть в ту сторону, но не удержался и взглянул. И что же я увидел? Миссис Джонсон, воровато прислушиваясь, совала что-то в огонь, вытаскивая из-под передника. Запахло палёным. Я присмотрелся и убедился, что это были белокурые локоны, срезанные с головы изувеченной куклы.
Я торопливо миновал кухню, дошёл до лестницы и остановился. Мне не верилось, что это сделала кухарка. Наверное, она обнаружила обличительные локоны у Сэма, наподдала ему, а теперь сжигает улику, чтобы никто не смог догадаться о причастности поварёнка к преступлению. Наверное, Фанни права, и миссис Джонсон за грубостью прячет добрую душу. Но по отношению ко мне она поступает жестоко, зная истину, но позволяя каждому желающему обвинять меня в злобном поступке. Может быть, втайне она даже довольна, что, спасая от наказания Сэма, губит меня. И чем я ей так досадил? Но ничего, прошло слишком мало времени. Скоро всё изменится. У отца закончатся неприятности, и он мне поможет, ведь он такой добрый.
На лестнице меня поймал отец Уинкл и увёл в классную. Я думал, что он будет со мной заниматься, а он расспрашивал меня, понравились ли мне Энн и Поль, что я сейчас делал, кончился ли дождь и всё в таком духе. Не знаю, то ли ему было что-то от меня нужно, то ли ему было скучно и он искал общества, а может, таким путём он препятствовал моей встрече с отцом. Если бы не последнее соображение и подозрительный облик священника в целом, беседа с ним оставила бы во мне приятное чувство, потому что была довольно интересной и даже поучительной, хоть сам отец Уинкл этого и не подозревал. По её окончании я почувствовал себя умнее и лучше, но и беспокойства за отца во мне прибавилось, потому что о нём не было сказано ни слова.
Потом мы оба отправились ужинать, потому что из-за приезда дорогих гостей леди Кэтрин не могла избавиться от гастрономических затей и решила откармливать нас на убой. Я отъедался здесь за всё голодное время, которое пришлось на мою долю, и теперь чувствовал себя значительно сильнее и здоровее, а в будущем мог тешить себя надеждой стать первым силачом. Ведь и сейчас я далеко не слаб, несмотря на невысокий рост, а имея ежедневно хороший обед, может быть, подрасту, ведь мой настоящий отец был довольно высок.
Люди, привычные к достатку, обязаны были оценить изобилие на столе, ведь даже я, всё ещё рассматривающий любое блюдо как лакомство, удивился героическим подвигам хозяйки, а, к примеру, Поль этого не сделал. Он ел много и с аппетитом, но с видом хмурым и недовольным. Энн, напротив, почти не притронулась к еде и была поглощена своими мыслями. Леди Кэтрин на меня не смотрела, показывая, что случай с куклой потряс её до глубины души и она не верит в мою невиновность, зато мисс Кларк смотрела на меня слишком часто и в её кротких карих глазах читался ужас. Худое лицо мистера Белла было очень напряжено, и уже по одному этому я судил, как он любит дочь, если всё ещё переживает за неё, лишившуюся новой игрушки. А отец… Он покусывал губы, хмурился и проявлял все признаки беспокойства. Только мистер Эдвард и отец Уинкл старались поддерживать за столом непринуждённый разговор, не обходя стороной и меня.
— Поль, почему ты не разговариваешь с Робином? — сделала Энн замечание своему брату, не принимая во внимание, что сама тоже не сказала мне ни слова.