— Сын мой, Фанни рассказала мистеру Эдварду, что ты едва не погиб сегодня ночью, — сказал он после паузы, когда я уже решил, что разговор окончен, и вздохнул свободнее.
— Мне не так легко погибнуть, как вы думаете, — нарочито небрежно ответил я. — Пожалуй, если бы я знал заранее, что встречусь с этим типом, ему бы не поздоровилось.
— Ведь тебе известно, кто он, — вкрадчиво заметил священник.
— Нет.
— Не обманывай меня, сын мой. Почему ты не хочешь нам помочь?
Я улыбнулся над его наивностью.
— Потому что мне дорога жизнь. Если я его выдам и это станет известно у нас, то его дружки за него отомстят. У нас всегда жестоко расправляются с предателями, чтобы другим неповадно было распускать язык.
— Тебе это не грозит, — возразил священник. — Тебе не нужно возвращаться туда и не надо пускаться в сомнительное путешествие, о котором ты говорил, ведь мистер Эдвард обещал о тебе позаботиться и сдержит своё слово.
— Мне ничего от него не нужно, — с негодованием ответил я.
— Ты боишься нам помочь? — спросил отец Уинкл, не обращая внимания на мой отказ принять помощь от хозяина дома. — Или тебе жаль этого человека?
— Я его ненавижу, — объяснил я. — Если бы я мог, я бы его убил, но он сильнее меня. Вчера он сам признался мне в одном деле, очень близко меня касающемся, и я желаю ему смерти, самой мучительной смерти из всех возможных.
— Успокойся, дитя моё, нехорошо так говорить, какое бы злодейство не совершил этот человек. Господь знает, какое возмездие он получит, и не нам направлять его волю.
— Слишком долго ждать этой воли.
— Земное правосудие уже идёт по его следам. Ты мог бы ему помочь, — осторожно сказал отец Уинкл.
— Зачем же я буду направлять волю Господа? — резонно ответил я. — Он сам знает, когда нужно нанести удар. Миссис Хадсон часто повторяет: "Божья мельница мелет медленно, но верно".
Кажется, отец Уинкл остался не очень доволен моими ответами, но мне важно было от него поскорее избавиться. Он меня отпустил, но, похоже, я напрасно с таким нетерпением ожидал свободы: всё было тихо, и Поль не кричал, что нашёл свои часы. Проклятый поварёнок меня обманул. Но и я был непростительно глуп, доверившись подобному типу.
К крыльцу подали коляску, и все вышли провожать Поля. Последняя моя надежда исчезла, он уезжает и теперь уже нельзя подложить часы так, словно владелец нечаянно задвинул их какой-нибудь вещью. Я был очень огорчён, а ещё больше зол на Сэма и поклялся без долгих разговоров побить мальчишку, чтобы научить его послушанию.
Я не вышел к карете. Что мне было там делать? Я знал, что никто, ни один человек не пожалел, что не увидел меня там. Мы с Рваным со стороны наблюдали за укладкой вещей, последними напутствиями и отъездом и чувствовали себя прекрасно в обществе друг друга. По-моему, пёс умел читать мои мысли, очень уж он старался меня развеселить и втянуть в игру. Мы с ним немного поборолись, а потом я ещё раз внимательно осмотрел путь, по которому, по всеобщему мнению, пробрался в дом грабитель, но по которому он не мог пройти. Это была неразрешимая загадка. Если бы он шёл с чёрного хода или с главного, то не мог зайти в комнату к маленькому Бертраму, минуя комнату, где сидели его мать и Шарлота Белл. А если он вошёл в комнату к женщинам, то почему убил одну из них в комнате ребёнка, а другая умерла на пороге? Может, они обе испугались и кинулись туда, а он — за ними? Но с какой стати грабителю было соваться в комнату, из-за двери которой слышались голоса? Очень странная история! Всё-таки выходит, что грабитель проник в дом через окно. Но как? Во мне вновь пробудился интерес к трагедии, которая здесь когда-то разыгралась, и я решил поздно вечером опять пройти к двери в подвал, а также попробовать пробраться к окну запертой комнаты по карнизу с той стороны, откуда я ещё не пробовал проходить.
— Робин?! Вот ты куда спрятался! — весело сказал мистер Эдвард.
Почему-то самый его вид вызывал во мне желание говорить ему дерзости.
— Решил перепрятать украденные часы, а то вчера я их плохо замаскировал. Вы не знаете здесь местечка получше? Под этим домом нет каких-нибудь подземелий?
На этот раз его проняло. Он побледнел и готов был к тому, чтобы резко отругать меня, но всё-таки удержался и лишь посоветовал мне думать прежде, чем говорить, чтобы у людей не создалось обо мне ложного впечатления. Потом он расспросил меня о моей встрече с Громилой и убеждал помочь его найти.
— Сначала я с ним сговорюсь, как нам обокрасть дом, а уж потом, чтобы не делиться выручкой, я его сдам, — пообещал я.
Мистер Эдвард (наверное, чтобы не дать мне затрещину) молча повернулся и ушёл в дом. Ушёл, но не сказал мне ничего плохого, не выгнал меня, даже не пристыдил. Он был очень странным человеком.
Когда я шёл к себе, мне на дороге попалась Энн.
— Что ж ты не ушёл? — пренебрежительно спросила она. — Я думала, что в тебе больше гордости, а ты оказался глуп. А раз ты так глуп, то теперь пеняй на себя. Впрочем, у тебя ещё осталась возможность уйти. Ну как, уйдёшь?
Это была ожившая кукла из моего кошмара, и она требовала, чтобы я ушёл. Почему? Зачем?
— Даже не подумаю, — отрезал я. — Сначала разыщу пропавшие часы, а там увидим.
— Не ищи их, — сердито сказала Энн. — Я не хочу, чтобы ты их искал, не хочу, чтобы они нашлись. Это не твои часы, и тебя наши дела не должны касаться.
Я, конечно, не мог стерпеть такую несправедливость.
— Не должны касаться, а касаются.
— Нет, не касаются.
— А кого считают вором? Я бы мог сто раз стащить у твоего брата часы, причём он бы решил, что потерял их на прогулке. Неужели мне не обидно, что меня обвиняют в таком глупом и низком поступке? Чтобы я украл часы, оставленные в комнате на столе?! Я вор! Отличный вор! Вор, а не мелкий жулик!
Энн сначала нахмурилась, а потом засмеялась.
— Ты странный мальчик, — сообщила она. — Такое впечатление, что ты гордишься тем, что ты вор.
— А ты попробуй украсть у меня… ну хотя бы этот платок, — предложил я.
— Как же я украду, если ты спрятал его в карман? — удивилась Энн.
— Ты думаешь, кошельки специально для меня оставляют на тротуаре? Видишь, я осторожно оттягиваю ткань кармана и вытаскиваю платок. Будь уверена, что хозяин платка ничего не почувствует. Ты напрасно смеёшься. Это настоящее искусство.
— Наверное, тяжёлая работа у карманника, — сквозь смех предположила Энн.
— Попробуй сама.
Конечно, Энн сразу попалась. Зато я ловко отцепил у неё брошь, когда она пыталась стащить у меня платок, и поразил её, внезапно протянув ей эту хорошенькую безделушку в виде цветка с голубыми камнями.
— Когда ты успел?!
Я самодовольно улыбнулся.
— Энн, что ты тут делаешь? — строго спросил мистер Белл. — Дитя моё, иди к себе. Мисс Кларк с тобой поиграет.
Он выглядел очень обеспокоенным, правда, и слава у меня была не из лучших. Но ведь не такая, чтобы сделать человека бледным, почти синим. И всё-таки он был полон какого-то достоинства и решимости, будто тяжко, надрывно и сознательно исполнял свой отцовский долг.
— Ах, папа… — начала было Энн, но вдруг осеклась. — Иду, папа.
Что-то в ней переменилось. Она стала похожа на маленького ребёнка, но искренности в ней уже не было. Она метнула на меня странный взгляд и убежала.
— О чём вы говорили с моей дочерью? — спросил мистер Белл. — Я слышал, что вы смеялись. О чём вы могли говорить?
Откуда-то появился мистер Эдвард. Я знал, что поступаю неразумно, лишний раз подвергая его испытанию, но всё-таки был уверен, что он сдержится и ничего мне не ответит.
— Я обучал вашу дочь своей профессии, а по профессии я вор-карманник. Вы должны гордиться своей дочерью, мистер Белл, она прекрасная ученица.
— Отправляйся в свою комнату, Робин, — поторопился предложить мне мистер Эдвард, пока его двоюродный брат приходил в себя. — Ты не боишься остаться без обеда?
— Нет, сэр, не боюсь. В жизни мне случалось оставаться и без обеда, и без ужина, и даже без завтрака. Кстати, чтобы сделать учение памятным, я стащил у Энн брошь. Я помещу её к часам.