— Это хорошо, — сказал он, — теперь у нас будет молоко, масло и творог.
Мы вместе пошли в ледник.
— А этого молодца мы будем беречь и воспитывать, — сказал Вася, поглаживая теленочка. — Какой он славный!
Машка очень недоверчиво поглядывала на нас каждый раз, когда мы приближались к теленку, но потом привыкла.
С тех пор, как она отелилась, мы стали ее кормить лучше прежнего. Кроме сена, воды и объедков с нашего стола мы стали специально варить для нее нечто вроде похлебки, в которую клали листья капусты, несколько вареных и протертых картофелин, брюкву или репу. Это пойло очень нравилось ей. Зато молока она давала столько, что пока мы не научились бить масло, у нас его было слишком много, и мы забеливали им пойло. О теленке нечего и говорить: он был совершено сыт и рос отлично.
Молоко мы разливали в горшки. Свежее сохраняли в сенях, потому что там было холодно, а простоквашу делали дома, сняв с нее сметану, ставили горшки в печку и получали жирный творог.
Вообще, чем дольше мы жили в лесу, чем больше трудились, тем спокойнее и роскошнее становилась наша жизнь.
Когда появлялось у нас совершенно свободное от всяких работ время, я учил Васю читать по единственной нашей книге, Робинзону, и не мог надивиться его памяти и понятливости. Вообще Вася был мальчик с редкими способностями и прекрасным сердцем. В эту зиму он еще раз спас мне жизнь.
Однажды Вася запряг Машку, чтобы съездить за водой, и попросил меня опустить мост, что я и сделал. Ничего не подозревая, я совершенно машинально взошел на мост и остановился. Меня поразило, что на противоположной стороне рва, на снегу виднелось множество громадных медвежьих следов. Я и не сообразил, что медведь провалился в ров прямо против ворот и теперь был подо мною. Прежде чем я успел опомниться, из-под моста показались две громадные косматые лапы, за ними голова и наконец окровавленный зад медведя. Когда я опустил мост, он ухватился за край его передними лапами, вырвал из себя колья, взобрался на мост и яростно пошел на меня. Увидя перед собой это страшилище, я громко закричал и попятился к воротам: медведь сделал шаг вперед, точно рассматривал меня, стоя на задних лапах, почти у края моста.
В эту минуту Вася с толстой дубиной в руках прыгнул между мною и медведем и так сильно ударил его по переносице, что тот с ревом полетел опять в ров и всей спиной напоролся на колья.
Я был так испуган, что опустился на снег и зарыдал, сам не знаю отчего. Вася подбежал ко мне, стал обнимать и успокаивать меня.
— Полно, не плачьте, Сергей Александрович, ведь он вас не съел, а сам вот лежит на кольях, да издыхает.
Я мог только обнять Васю и крепко прижаться к нему. Несколько минут он сидел молча и только ласково поглаживал меня по спине, потом встал, принес мне воды, и когда я напился, стал весело рассказывать, что он намерен сделать с медведем.
Я заслушался его и забыл о своем испуге.
Весь остальной день прошел в снимании шкуры с медведя и разделке его на части.
Пока не стаял снег, мы нарубили кольев и лозы, потому что за лето хотели выстроить для Машки и ее теленка отдельный хлев, а ледник набить льдом. Прошлогодний запас оказался недостаточным для нашего хозяйства, поэтому мы решили увеличить яму. На время этих работ Машку с теленком мы поселили в сарае.
В леднике мы разобрали пол. В глубине ямы земля не замерзла, поэтому увеличить ее нам не составило особенного труда. Набить ледник было также гораздо легче прошлогоднего. Машка легко возила с озера глыбы льда, бревна и лозу для хлева.
Снег еще не успел стаять, как мы принялись за постройку, вколотили колья и заплели плетни. Мы уже не боялись потоков талой воды с вершины, потому что канава стала еще глубже от промоин и хорошо отводила ее.
Мы решили увеличить свои огородные посевы, чтобы их хватало Машке на пойло из вареных овощей. Для этого нужно было расширить плетень и навозить черной земли от озера. И то и другое нам удалось сделать вовремя, потому что самая тяжелая часть работы падала теперь на Машку. Впрочем, мы трудились от этого еще усерднее.
Как только пришло время, мы вспомнили про пчел — развязали утепление, открыли улей и почистили его, а новый, сделанный в виде хорошенького домика, поставили в огороде.
Вася каждый день бегал к липам посмотреть, не собираются ли его любимцы роиться. Однажды в июне он прибежал очень взволнованный и радостный. Оказалось, что он давно уже заманил в свой улей пчел-работниц, и тот, вероятно, очень понравился им, потому что они прилетали туда каждый день. Теперь они собираются роиться, и он был уверен, что они переселят свою матку именно к нему. Так действительно случилось, и восторг Васи поистине трудно описать.
Вообще это лето не было уже для нас временем, полным непрерывного и тяжелого труда. Мы могли уже бродить по лесу без всякой определенной цели, никуда не спеша. Во время таких прогулок я рассказывал Васе все, чему меня научили до нашего побега и что я вычитал из книг. Он слушал очень внимательно и хорошо запоминал рассказанное. К концу лета он очень основательно звал священную историю, заучил заповеди и понимал их значение. Я выучил его писать цифры на песке и безошибочно проводить над ними первые четыре действия,
И все-таки мы очень скучали до дому и часто разговаривали о том, как хорошо было бы отыскать жилье и свидеться со своими. Один раз мы даже решились отправиться очень далеко на розыски. Для Машки с теленком мы накосили свежего сена и набрали мха, захватили провиант и ружья, спустились в ров по лестнице, чтобы не открывать ворота, вылезли на поверхность, прикрыли ров хворостом и пошли.
Бродили мы опять три дня, чуть не заблудились и вернулись домой совершенно измученные. Машка очень обрадовалась нам.
— Нет, уж видно судьба наша такая здесь и загибнуть, — сказал Вася, бросаясь на свою кровать. — И поделом. Нечего было бежать от хорошего, да придумывать себе такую жизнь, которую должны вести только волки!
Мне было очень больно слышать это. Ведь моя дикая фантазия и мое безумное увлечение привели сюда бедного юношу.
Скрепя сердце, мы покорились своей участи и опять принялись за работы — драли липовые лубы на мочалу, собирали ягоды, грибы, липовый цвет, косили сене и делали глиняную посуду.
Но главную заботу нашу составлял огород.
Лето выдалось дождливое, пасмурное, беспрестанно поднимались бури. Сначала все взошло отлично, но потом на капусту напали червяки и страшно портили ее. Средства уничтожать их не знал даже Валя, а потому мы каждый день ходили собирать червей и потом уничтожали их.
Однажды, проходя по берегу озера, мы наткнулись на утиный выводок. Старая утка, должно быть, боялась за детей, потому что, пока я подбирал утят из гнезда, она очень смело вилась возле нас. У Васи была в руках палка. Он изловчился и так ударил ее по крылу, что она с криком упала в тростник. Вася прыгнул и схватил ее.
— Не кричи, не кричи! — уговаривал он утку. — Это не со зла тебя ударил. Хочу, чтобы ты у нас великой родоначальницей была. Берите-ка уж заодно и гнездо, Сергей Александрович, — обратился он ко мне. — Я кое-что придумал. Чем мы не настоящие помещики? Надо и нам свой птичий двор завести.
— Ну, что-то ты, Вася, нескладное задумал, — возразил я, укладывая утят обратно в гнездо и поднимая его целиком вместе с ними, — хочешь приручить диких уток! Такого я не слыхивал.
— Если сумели мы приручить лося, так не одолеть утки будет стыдно! — возразил он самодовольно.
Мы принесли гнездо и утку домой. Вася взял ножницы, подрезал старой утке крылья и пустил ее на пол. Я же сбегал, притащил травы и несколько битых лягушек. Поближе к гнезду мы поставили два котелка с водою.
— Поживи так только денька четыре, — приговаривал Вася, обращаясь в утке, — я тебе такой дворец сострою, что сама благодарить будешь!
Оказалось, что Вася задумал сплести у озера колоссальную клетку, вернее беседку, так, чтобы один ее край стоял в воде на расстоянии, которое бы давало уткам возможность плавать, а другой выступая бы на берег настолько, чтобы они могли вить гнезда.