В лесной чаще непривычно яркий солнечный свет усеял поляны и лужайки цветами и наполнил воздух запахом пыльцы, которую принес ветер с высокогорья.
Насекомые суетливо перелетали от цветка к цветку, от листочка к листочку; птицы торопливо спаривались и строили из перышек теплые гнезда, и откладывали яйца в самые настоящие глинобитные коконы с прослойками из питательных нектаров и смол — до следующего такого же каприза погоды. Травы и злаки разбрасывали семена, которые после первого же снега, после удобрения и увлажнения дадут новые всходы.
Напоенный сладковатым ароматом пыльцы ветер веял над долинами, и крупные животные, похожие на оленей, пускались ни с того ни с сего в паническое бегство, а то дрались не на жизнь, а на смерть или самозабвенно спаривались при свете дня. А в лесистых предгорьях безумствовали в древесных кронах маленькие пушистые гуманоиды, отваживаясь спускаться на землю — некоторые первый и последний раз в жизни — от пуза наедаясь плодами, на глазах наливающимися соком, и вприпрыжку носились по лужайкам, даже думать забыв о хищных животных. Наследственная память многих тысячелетий неизгладимо запечатлела уже на генном уровне, что в это время даже их природные враги не способны долго и методично преследовать добычу.
На планету четырех лун опускалась ночь; в удивительно прозрачные сумерки закатилось темное солнце, и на небе выступили редкие звезды. Одна за другой из–за горизонта выплыли четыре луны; огромный блестящий сиреневый диск, потом бледно–зеленоватый и голубоватый внушительные самоцветы и, наконец, молочно–белая жемчужина. На вырубке, посреди которой лежал чуждый этому миру межзвездный корабль, огромный и угрожающий, люди Земли вдыхали странный ветер и странный аромат пыльцы; и в головах у них рождались помыслы, один другого курьезней.
Отец Валентин и человек шесть незнакомых ему космофлотчиков распростерлись в кустарнике, изнуренные и пресыщенные.
Больные оглашали госпиталь лихорадочными стонами, но некому было за ними ухаживать; некоторые вскакивали с коек и стремглав скрывались в лесу, преследуя не пойми что. Человек со сломанной ногой пробежал, петляя между деревьев, целую милю, пока нога вдруг не отказала, и он, заливаясь счастливым смехом, рухнул ничком посреди залитой лунным светом лужайки; а появившийся из–за деревьев похожий на тигра зверь лизнул его в лицо и завилял хвостом.
Джудит Ловат мирно лежала на своей койке, раскачивая на цепочке голубой кристаллик, который после возвращения из первой экспедиции она все время носила на шее. Теперь же она извлекла его на свет, словно странные звездообразные сполохи внутри камешка оказывали на нее гипнотическое воздействие. В мозгу у нее завихрились воспоминания о веселом безумии Того Дня. Через какое–то время, следуя некоему неслышному призыву, она поднялась с койки и потеплее оделась, без малейших угрызений совести позаимствовав самую теплую одежку своей соседки по комнате (ее соседка по комнате, девушка, которую звали Элоиза, офицер–связистка из экипажа корабля, в это время сидела под деревом с длинными листьями, слушала шум ветра в листве и напевала песню без слов). Джуди хладнокровно прошла через всю вырубку и углубилась в лес. Она сама точно не знала, куда идет, но была уверена, что ей укажут путь, когда настанет время; так что она шла прямо по взбирающейся на холм тропинке, не отклоняясь ни на шаг, и слушала музыку ветра.
Фразы, слышанные когда–то на какой–то другой планете, отдавались в голове неясным эхом: «…Где женщина о демоне рыдала».
«Нет, не демон, — думала Джуди, — но для человека он слишком необычен и прекрасен…». Откуда–то донесся сдавленный всхлип, и Джуди запоздало поняла, что это плачет она сама, вспоминая ту музыку, мерцание ветра и цветы, странный блеск глаз полузабытого существа, холодный укол страха, быстро переродившегося в очарование, а затем и в счастье, в ощущение невероятной близости, какой Джуди еще не приходилось испытывать никогда и ни с кем.