Когда Мак–Аран выходил от Морэя, мысли его непроизвольно вернулись к Камилле. Ей что, тоже предстоит похожий выбор? Да нет, ни в коем случае: как может цивилизованное общество обойтись без компьютерной библиотеки! Не факт, правда, что Морэй с его безжалостным списком приоритетов думает точно так же.
Полуденное солнце висело высоко в небе, красное, как воспаленный и налитый кровью глаз; на земле лежали бледно–лиловые тени. Направляясь к госпиталю, Мак–Аран обратил внимание на маленькую фигурку, складывающую вдали из камней невысокую изгородь; это отец Валентин в одиночестве совершал свое покаяние. В принципе, Мак–Аран соглашался с теорией, что колония не может позволить себе разбрасываться рабочими–руками; и что пускай лучше в расплату за свое преступление отец Валентин займется общественно–полезным трудом, чем «будет повешен за шею на веревке вплоть до последующего удушения»; и в памяти Мак–Арана до сих пор свежо было воспоминание о том, как он чуть не убил капитана Лейстера в безумном припадке ревности — так что искренне ужасаться преступлению священника он никак не мог. Решение капитана сделало бы честь царю Соломону; отцу Валентину было приказано похоронить мертвых — и тех, кто пал от его руки, и остальных жертв массового улета — установить надгробные плиты и обнести кладбище изгородью от диких зверей или возможного вандализма и осквернения; а также соорудить памятник над братской могилой погибших при аварии. Мак–Аран, честно говоря, с трудом понимал, зачем им сейчас нужно кладбище — разве лишь напоминать, что смерть и жизнь, безумие и рассудок соседствуют бок о бок. Плюс таким образом можно было держать отца Валентина подальше от остальных колонистов — не осознающих, как близки они были к тому, чтобы повторить его преступление — по крайней мере, какое–то время, пока страсти успеют несколько улечься; а тяжелый труд хоть чуть–чуть утолит мучающую несчастного отца Валентина нестерпимую жажду покаяния.
Почему–то при виде этой одинокой согбенной фигуры Мак–Арану расхотелось проходить «профилактический осмотр»; подождет до другого раза. Он направился в сторону леса, вдоль длинных зеленеющих грядок садоводства, где трудились новогебридцы. Аластэр, опустившись на колени, пересаживал крошечные ростки из глубокого, наполненного компостом таза в землю. Мак–Аран помахал ему рукой, и тот ответил улыбкой. «Они–то ничуть не жалеют о случившемся, — подумал Мак–Аран, — этот мир словно специально создан для них». Аластэр что–то сказал парню, державшему таз с ростками; потом поднялся и вприпрыжку направился к Мак–Арану.
— Патрон … Ну, Морэй… говорит, вы скоро отправляетесь в геологическую экспедицию. Насколько вероятно найти какие–нибудь подходящие силикаты, чтобы изготовить стекло?
— Понятия не имею. А в чем дело?
— В здешнем климате будет не обойтись без оранжерей, — ответил Аластэр. — Парниковый эффект, плюс защита от снежных бурь. Пока что мы пытаемся обойтись пластиковыми панелями, отражателями из фольги и ультрафиолетом, но долго так не продержаться. И посмотрите заодно, если сможете, как тут с естественными удобрениями и нитратами. А то почва не больно–то плодородная…
— Постараюсь, — пообещал Мак–Аран. — А на Земле вы тоже занимались сельским хозяйством?
— Упаси Господи! — состроил гримасу Аластэр. — На Земле я был автомехаником. А капитан еще хотел подключить меня к энергетикам. Теперь я готов ночи напролет молиться за неизвестного благодетеля, который взорвал корабль.
— Хорошо, я попробую найти какие–нибудь силикаты, — пообещал Мак–Аран, пытаясь вспомнить, на каком месте в морэевском списке приоритетов стояло производство стекла. И музыкальных инструментов. Вроде бы, на довольно высоком. Дикарские племена и то не обходились без музыки; что уж говорить о новогебридцах, у которых пение в крови. «Если зима будет действительно такая жуткая, как представляется сейчас, — не исключено, только музыка и поможет нам не сойти с ума; могу поспорить, Морэй — до чего же скрытный тип! — об этом уже подумал».