— Свяжитесь с Рафаэлем Мак–Араном, — распорядился он. — Пусть будет рядом, когда она придет в себя. Может, у него получится вправить ей мозги.
— Как можно быть такой эгоисткой! — с ужасом в голосе произнесла медсестра.
— Она воспитывалась на орбитальной станции, — объяснил Юэн, — и в колонии Альфы. В пятнадцать она поступила на службу в Космофлот, и всю жизнь ей втолковывали, что деторождение — не для нее. Ничего, научится. Это только вопрос времени.
Боюсь, подумал он, большинство женщин из экипажа думают точно также; а стерильность может быть вызвана факторами далеко не только физиологическими, но и психологическими. И сколько может понадобиться времени, чтобы преодолеть давно и прочно вбитые страх и отвращение…
Да и возможно ли это — поднять численность колонии выше порога выживания на столь суровой и негостеприимной планете?
12
Сидя подле спящей Камиллы, Мак–Аран прокручивал в памяти недавний разговор с Юэном Россом. Объяснив все насчет Камиллы, врач задал один–единственный вопрос.
— Не помнишь, Рэйф, занимался ты еще с кем–нибудь сексом во время Ветра? Поверь, это не просто досужее любопытство. Некоторые вообще не могут вспомнить или называют добрых полдюжины имен. Собрав до кучи кто что точно помнит, можно будет начать действовать методом исключения; я имею в виду составление генетического архива. Например, если какая–нибудь женщина говорит, что отец ее будущего ребенка — кто–то из трех данных мужчин, достаточно взять у всех троих кровь на анализ, чтобы хоть примерно установить, кто на самом деле отец.
— Только с Камиллой, — чуть помедлив, отозвался Мак–Аран.
— Удивительное постоянство, — улыбнулся Юэн. — Надеюсь, ты сумеешь хоть немного вправить ей мозги.
— Честно говоря, с трудом представляю себе Камиллу в роли матери, — медленно проговорил Мак–Аран, чувствуя себя предателем.
— Какая разница? — пожал плечами Юэн. — У нас будет предостаточно женщин, желающих, но не способных иметь детей: кто не доносит до срока, у кого родятся мертвые. Если ей так уж неохота возиться с воспитанием, в чем, в чем, а в приемных матерях у нас недостатка не будет!
И вот Мак–Аран не сводил взгляда со спящей на кушетке Камиллы, а в душе у него закипало негодование. Любовь между ними, даже в лучшие моменты, возникала из антипатии, колебалась между враждебностью и безудержной страстью; и вот сейчас гнева было не сдержать. «Испорченная девчонка, — проносилось в голове у Мак–Арана, — всю жизнь все ей потакали — и вот стоило появиться хоть малейшему намеку на то, что нужно поступиться собственным удобством ради каких–то других соображений, она тут же поднимает шум! Черт бы ее побрал!»
Можно было подумать, ожесточенность его мыслей передалась Камилле, беспокойно дремлющей в ослабевающих тенетах навеянного уколом сна: голубые глаза ее, окаймленные длинными черными ресницами, широко раскрылись, и непонимающий взор, пройдясь по полупрозрачному пластику стен госпитального тента, остановился на Мак–Аране.
— Рэйф?
На мгновение по лицу ее скользнула тень боли. «По крайней мере, — подумал Рафаэль, — она больше не зовет меня Мак–Араном».
— Мне очень жаль, что ты не слишком хорошо себя чувствуешь, любовь моя, — как можно мягче произнес он. — Меня попросили немного посидеть с тобой.
Нахлынули воспоминания, и лицо Камиллы заледенело; Мак–Арану показалось, что боль ее передалась ему со всей остротой и пронзительностью, и былое негодование как рукой сняло.
— Камилла, честное слово, мне очень жаль. Я понимаю, ты этого не хотела. Если уж тебе надо кого–нибудь ненавидеть, ненавидь лучше меня. Это моя вина; понимаю, я действовал совершенно безответственно…
Его нежность, его готовность принять на себя всю вину обезоружили ее.
— Нет, Рэйф, — с болью в голосе проговорила она, — так нечестно. Когда все случилось, мне хотелось этого ничуть не меньше, чем тебе, поэтому не надо терзаться. Беда в том, что все мы давно разучились ассоциировать секс и беременность, мы для этого теперь слишком цивилизованны. К тому же никто из нас не мог знать, что стандартные контрацептивы не работают.
Мак–Аран нагнулся к кушетке и взял Камиллу за руку.
— Ладно, значит, мы виноваты оба. Но неужели ты не можешь попробовать вспомнить то время? Как нам было хорошо?
— Тогда я была не в себе. И ты тоже.
В голосе ее было столько горечи, что Мак–Аран дернулся, как от боли. Камилла попыталась высвободить руку, но он удержал в ладони ее тонкие пальцы.
— Камилла, сейчас я вполне в здравом уме — по крайней мере, так мне кажется — и я по–прежнему тебя люблю. Мне не хватает слов, чтобы выразить, как сильно.