Мечта Герцля стала моей собственной. Я воспринимал свою семью как людей благополучных, но живущих в изгнании. Мы говорили на иврите, думали на иврите и с нетерпением читали новости, приходившие из Подмандатной Палестины[5] – контролируемой Великобританией территории, в которую входила и наша древняя родина. Мы были охвачены коллективным стремлением – желанием вернуться туда, и эта тяга становилась все сильнее. Временами мне казалось, что я нахожусь в чистилище между далеким прошлым и неизбежным будущим. Чем ближе к нему мы подходили, тем невыносимее становилась задержка в пути.
Несмотря на желание отправиться дальше, мои воспоминания о детстве многочисленны и нежны. Моя мама, Сара, была прекрасной и любящей женщиной; она работала библиотекарем и была поклонницей русской литературы. Мало что приносило ей больше радости, чем чтение, и эту радость она делила со мной. Я мог бы стать книжником и начал как книжный мальчик, читая рядом с мамой. Это был веселый и полный любви вызов: попытаться не отставать от нее, хотя бы для последующего обсуждения прочитанного. Мой отец, Ицхак (известный как Гетцель), был добрым и щедрым; он торговал лесом, как и его отец. Он был энергичен и добр, заботлив и усерден в делах. Отец всегда ободрял меня и радовался моим достижениям. Его любовь дала мне уверенность, а эта уверенность – способность летать. Для меня это было величайшим благословением.
Родители воспитывали меня без чрезмерных ограничений, никогда не указывали мне, что делать, веря, что любознательность выведет меня на правильный путь. В юные годы, когда я решил выступать публично и тренировался перед родителями и их друзьями, я получал только поддержку и одобрение. Иногда я подражал кому-то (в городе было несколько человек, чей голос и манеру я взял за образец). В других случаях я готовил речи о природе сионизма или сравнивал достоинства моих самых любимых писателей. Взрослые видели во мне не по годам развитого мальчика, которого ждет большое будущее. Для меня самого это было началом чего-то значительного. Однако среди одноклассников я стал изгоем, слишком отличавшимся от остальных. Но, по сути, я был тем же, кем остаюсь и сейчас, в девяносто три года: любопытным мальчиком, увлеченным сложными вопросами, готовым мечтать и не восприимчивым к чужим сомнениям.
Родители помогли мне сформироваться таким, какой я есть, но одну из самых важных установок в жизни заложил мой дедушка, рабби Цви Мельцер[6], которым я восхищался больше, чем кем-либо. Он был коренастым, но казался очень высоким. Окончив лучшую иешиву[7] в Европе, он стал одним из основателей еврейской сионистской школы «Тарбут» и выдающимся лидером еврейской общины. В нашем крошечном местечке было три синагоги и две библиотеки: одна на иврите, другая на идише. Если сионизм был центром нашей гражданской жизни, то иудаизм – центром жизни нравственной. Дедушка был авторитетной фигурой, и вся моя семья принимала его руководство, а благодаря его положению и исключительному уму он стал лидером общины, весь штетл обращался к нему за мудрыми советами.
Мне очень повезло не только потому, что в семье была такая важная фигура, но еще и потому, что он уделял мне особое внимание. Он был первым, кто учил меня истории еврейского народа, и первым, кто познакомил меня с Торой. Я присоединялся к нему каждую субботу в синагоге и внимательно следил за еженедельным чтением. Как и другие евреи, я считал Йом Кипур, еврейский Судный день[8], самым главным из праздников. Он обладал исключительной ценностью для меня не только в силу значимости, но и потому, что я мог слушать, как поет дедушка. Только в этот день он служил нашим кантором, и его чудесный голос навсегда связан для меня с невыразимо прекрасной молитвой «Коль нидрей»[9]. Она переносит меня в глубины души, и я словно прячусь под его молитвенным покровом – и это единственное место, где я чувствовал себя в безопасности в такой серьезный день. Из темноты этого укрытия я просил Бога простить преступников и помиловать каждого человека, ведь Он сам посеял в нас семена слабости.
5
Подмандатная Палестина (или Британский мандат Палестины) – политическое образование, возникшее в 1920–1923 гг. и просуществовавшее до 14 мая 1948 г. После успешных военных действий англичан на Восточном Средиземноморье и падения Османской империи часть ее ближневосточных территорий была передана мандатом Лиги Наций под управление Великобритании.
6
Цви-Гирш Мельцер (около 1880 г. – 30 августа 1942 г.) – дед Шимона Переса по материнской линии, раввин в Вишнево, был внуком одного из самых влиятельных раввинов своего времени – Хаима бен Ицхака из Воложина, основавшего в 1803 г. воложинскую иешиву, из которой вышло много выдающихся раввинов и ученых-талмудистов. По воспоминаниям Переса, именно благодаря дедушке он начал читать Тору и изучать историю еврейского народа, обучился игре на скрипке, начал писать стихи на иврите и услышал сочинения Достоевского и Толстого на русском.
7
Иешива (ешива) – высшее религиозное учебное заведение, предназначенное для изучения Устного Закона (главным образом Талмуда), дополняющего Письменную Тору. В XIX в. иешивы Литвы, Польши и Западной Белоруссии являлись средоточием талмудической науки, здесь же еврейские юноши готовились стать раввинами.
8
Йом Кипур (Судный день, или День искупления) – важнейший праздник в иудаизме, день покаяния, всепрощения и отпущения грехов, завершает десять дней покаяния (с первого дня Рош ха-Шана до Йом Кипур). Согласно Талмуду в этот день решается судьба человека на весь грядущий год: Бог оценивает поступки людей за прошедший год, вносит достойных в книгу жизни и скрепляет эту запись своей подписью. Неблагоприятный приговор, вынесенный на Рош ха-Шана, можно исправить десятидневной молитвой, раскаянием в грехах и прощением. Традиционно Йом Кипур – время поста и молитв, люди воздерживаются от еды и питья и проводят день в синагоге, все организации в Израиле закрыты, общественный транспорт также не работает.
9
Коль нидрей (иврит «все обеты») – молитва, которую читают в синагоге в начале вечерней службы на Йом Кипур; провозглашает отказ от обетов, зароков и клятв.