Дверь кабинета распахнулась, растрепанный Георгос с мутными глазами возник на пороге и уставился на Иви. Она не заметила его удручающего физического состояния, разум ее затуманила боль, слезы застилали глаза.
При виде ее бледного, искаженного болью лица Георгос неуверенно шагнул в коридор.
– Что такое, Иви? – хрипло спросил он. – Что случилось? Ты заболела?
– У меня кровотечение, – сказала она дрожащим шепотом.
– Кровотечение? – довольно тупо переспросил он.
– Да. – И она застонала от боли. Слезы вдруг неудержимым потоком хлынули по ее щекам. – Георгос, – прорыдала она осевшим от волнения голосом, – кажется, я теряю ребенка Леонидаса!
На какое-то мгновение он ошеломленно застыл, но как только Иви начала складываться вдвое от боли, кинулся к ней, подхватил на руки и крепко прижал к себе.
– Ну нет! Если я могу чем-то помочь!.. – Он понес ее наверх.
Всхлипнув, она крепко обхватила его руками и мокрой щекой прижалась к его теплой широкой груди.
– Не сердись на меня, – прерывисто выдавила Иви, когда он внес ее в спальню. – Я не делала никаких глупостей. Честное слово.
– Конечно, ты ничего такого не делала, – сипло согласился он, бережно укладывая её на кровать и накрывая одеялом. Потом бросил на нее встревоженный взгляд. – Кровотечение сильное?
– Не очень, – ответила она, стараясь не пугаться.
Но боль становилась все сильнее.
– Надо позвонить твоему врачу, – сказал ей Георгос. – Ты, конечно, не знаешь его номера?
– Наизусть не помню, – выдавила она, крепко стиснув зубы. – Но... у меня записано... там в записной книжке... на столике в холле... на букву X... Хендерсон.
– Иду звонить.
Как ей не хотелось, чтобы он уходил, но Иви понимала, что это необходимо. Минуты тянулись нескончаемо. Только увидев в дверях Георгоса, она немного расслабилась. Он подошел к ней своей быстрой уверенной походкой и взял ее руки в свои. Какой он сильный, словно в легком тумане подумала она. И добрый. А она так ошибалась, так ужасно ошибалась...
– Пожалуйста, не волнуйся, – ласково начал он, – но доктор хочет, чтобы тебя отвезли в больницу. Он уже выслал «скорую» и встретит тебя там. Они скоро приедут. Я разбудил Эмилию. Она одевается и поедет с тобой.
– А ты не мог бы со мной поехать? – робко спросила она.
Ее просьба, казалось, ошарашила его.
– Ты хочешь, чтобы с тобой поехал я?
Глаза ее заволоклись слезами.
– Да. Я думаю, с тобой мне будет не так страшно. Пожалуйста, скажи, что поедешь. Обещай, что не оставишь меня. Обещай.
– Обещаю. – Он крепко стиснул ее руки.
– Спасибо тебе, – прошептала она и закрыла глаза.
Ребенка она потеряла. И Георгосу пришлось ее оставить – в операционную его не пустили.
Но через два часа, когда Иви перевезли в обычную палату, он сидел там. Вскочив на ноги при виде каталки с ней и в угрюмом молчании наблюдая, как ее приподнимают и укладывают поудобнее на кровать, он подождал, пока врач и сестра вышли из палаты.
– Тебе следовало уйти, Георгос, – сказала она дрожащим голосом, как только они остались наедине. – Наверное, ты страшно устал.
– Свою усталость я как-нибудь переживу, Иви. А обещание есть обещание. – Он подтащил к кровати стул. – Дома я бы все равно не уснул. Как ты себя чувствуешь?
Ее голова поникла, демонстрируя покорность судьбе.
– Нормально, наверное.
– Не старайся быть храброй, солнышко. Если хочется плакать – плачь. Я не против. Мне самому впору заплакать.
– Тебе, Георгос? – На него взглянули ее удивленные глаза.
Вид у него, действительно был удрученный. И не просто удрученный, а какой-то взъерошенный. Ее взгляд медленно прошелся от помятой одежды до заросшего щетиной подбородка и покрасневших глаз.
– Я знаю, – устало сказал он и провел пятерней по всклокоченным волосам. – И выгляжу ужасно.
– Измученно ты выглядишь. Тебе, правда, надо ехать домой.
– Нет, – твердо сказал он, – я останусь. Установилось недолгое молчание. Иви прикрыла глаза. Ее не оставляло тяжелое чувство, что она каким-то образом предала Леонидаса. Может, ей надо было предупредить врача о болезни своей матери? О том, что она неспособна доносить ребенка до срока. Если бы она заранее об этом сказала, ничего бы не случилось, все можно было бы предотвратить. Иви тоненько и горестно заскулила.
– Надеюсь, ты не обвиняешь себя во всем, что случилось?
У Георгоса был строгий голос, и Иви быстро открыла глаза. Она не могла ни подтвердить, ни отрицать его предположение. Что она чувствовала? Вину? Отчаяние?
– Я поговорил с доктором, – продолжил Георгос, – он сказал, что так обычно и бывает, если что-то не ладится с развитием зародыша. Во время твоего последнего визита к нему у него возникли кое-какие подозрения, поэтому тебе и назначили ультразвуковое исследование, но говорить ничего не стали, чтобы тебя не пугать.
– Моя мать страдала хроническими выкидышами. – Иви выглядела совсем несчастной. – Может, и я такая же?
– Маловероятно.
– Но возможно. – Эта мысль приводила ее в ужас, потому что ей всегда хотелось иметь кучу детей.
– Не спеши с выводами, лучше потом спроси у врача.
– Хорошо, – вздохнула она и вновь погрузилась в унылое молчание.
– Расскажи мне о своей матери, Иви, – попросил Георгос немного погодя. – Я знаю о ней только то, что она умерла незадолго до того, как ты пришла жить к брату. Он говорил еще что-то насчет того, что отчим силой пытался заставить тебя стать его женой. Это правда?
Она кивнула.
– Он ведь тоже был итальянцем, отчим-то. Родного отца мама встретила, когда училась в школе. Он у них преподавал.
– Готов поспорить, что родителям мамы это не понравилось.
– Ее родители погибли при землетрясении в Италии. Ее отослали в Грецию к тетке и дяде. Видимо, она была немного бунтаркой, и они не смогли ее контролировать. Во всяком случае, через год после окончания школы она вышла замуж, а через девять месяцев после свадьбы родилась я. Кажется, при моем рождении с мамой что-то случилось, после меня у нее были два выкидыша, и врачи запретили ей рожать.
– Но она все равно пыталась?
– Уже не с моим отцом. Он скончался от сердечного приступа, и она вышла за его троюродного брата. Он-то и хотел сына. Бедная мама каждый год пыталась родить ребенка, и каждый год его теряла. Я спорила с отчимом, кричала, что он убьет маму.
Когда мне было шестнадцать, у мамы случился уже пятый выкидыш, мы с ним по-настоящему поругались. Он сказал, что женщины существуют для того, чтобы рожать бамбинос, и, если мать не может родить ему хоть одного, он найдет себе женщину помоложе, которая это сможет. И ни с того ни с сего он... он попытался меня... ну, ты понимаешь. Я его оттолкнула, схватила нож и сказала, что, если он еще хоть раз ко мне сунется, я его убью.
– Я сам бы с удовольствием убил этого ублюдка, – проворчал Георгос. – Больше он не лез?
– Нет, пока мама была жива и даже после он не пытался взять меня силой. Решил, что я выйду за него замуж. Когда я сказала, что лучше умру, он запер меня в спальне, заколотил досками окно и пообещал оставить меня без пищи и воды, пока я не одумаюсь.
– И что ты сделала?
– У меня ушла на это вся ночь, но мне удалось оторвать пару досок с окна. Я вылезла и побежала к Леонидасу – он жил в соседнем доме, ты знаешь.
– Да, знаю. И что сделал брат?
– Сказал, что я могу поселиться у него, пока не решу, как жить дальше.
– А отчим? Он ведь так этого не оставил!
– Налетел как ураган, вопил и стучал, но Леонидас вел себя просто великолепно. – Иви широко улыбнулась при этом воспоминании. – Взял старое ружье, которое даже не стреляло, и направил его прямо в голову отчима. И пригрозил, что расплющит его мозги, если он только раз осмелится подойти ко мне.
– Боже правый! Это Леонидас так сказал!