Выбрать главу

— Наклонилась я над спящим царевичем и… и… — Тут она смущенно опустила ресницы, поднять которые снова помог ей сидевший наготове мышонок. — И поцеловала в белую мордочку. Тут свершилось чудо: царевич шевельнулся, открыл глазки и промолвил: «О, как долго я спал!… Целых сто лет!… Спасибо, что ты разбудила меня. Но кто ты, прекрасная незнакомка?» «Путешественница, — скромно ответила я царскому сыну. — Я пришла в вашу страну в поисках впечатлений». Да, чуть не забыла сказать вам, что когда царевич проснулся, проснулось и все живое в замке: и мухи, и кошки, и собаки, и даже отвратительное чучело с противным голым хвостом…

Мышки снова тихонько захихикали, а крыса Беатриса взвизгнула:

— А ну-ка, скажи — кто это отвратительное чучело?

— А вот и не скажу, — заупрямилась мышка Машка. — Я делюсь своими впечатлениями, а не твоими!

— Правильно, правильно, — поддержали ее мышки.

— Прошу тишины, — постучал обломком маковой головки председатель, и Машка продолжила свой рассказ:

— Когда царевич окончательно очнулся от столь долгого сна, он поведал мне, что его заколдовало страшилище, то самое, у которого, если вы помните, я отломила коготь. И вот, не успел царевич кончить свою печальную историю, я, не говоря ни слова, помчалась обратно в горы и тихонько забралась на самую высоченную вершину. Глянула вниз и увидела, что страшилище греется на солнцепеке…

— Разве в Пылесосии есть солнце? — удивилась одна из мышек.

— Конечно, есть, только оно не больше крышки от чайника, — не растерялась мышка Машка. — Так вот… лежало это чудовище в ущелье и ковыряло в зубах, ибо только что налопалось червивого гороха…

Нет, больше мышки не могли сдерживаться! Они просто помирали со смеху, а крыса Беатриса с досады плюнула горошиной в Машку, но не попала.

— И что, как вы думаете, я сделала? — не обращая внимания на крысиные выходки, продолжала разглагольствовать путешественница. — Огляделась по сторонам, присмотрела лежащий поблизости большой замшелый валун, набрала в легкие воздуха, поплевала на лапки и, поднатужившись… столкнула камень вниз! Расчет оказался верным: валун грохнулся прямехонько в ущелье и упал точно на отдыхавшее там чудище. Небо вздрогнуло от пронзительного визга, а потом наступила мертвая тишина. Тогда я спустилась вниз, и моему взору предстала страшная картина. Камень раздавил чудище в лепешку, только в сторонке валялось несколько червивых горошин да извивался в конвульсиях длинный голый отвратительный… не скажу что… Мышки, хихикая, поглядывали на крысиный хвост, а один шалун мышонок тихонько привязал к его кончику голубую ленточку.

Нет, крысе Беатрисе никогда еще не доводилось терпеть подобных издевательств! И от кого? От этой тщедушной, трусливой мелкоты, которая всегда почтительно уступала ей дорогу, не осмеливаясь даже пискнуть. А теперь? Вот что наделали впечатления из страны Пылесосии!… И крыса Беатриса стала вынашивать план мести.

— После гибели чудища, — продолжала между тем свое повествование мышка Машка, — во всей Пылесосии началось невообразимое веселье, жители плясали, пели, обнимались, а меня подбрасывали в воздух и кричали: «Ура нашей освободительнице!» Бросали так высоко, что один раз я даже стукнулась о небо. В конце концов меня усадили в отделанный лепестками цветов паланкин и с песнями отнесли в царский замок. Навстречу мне вышел сам прекрасный царевич — весь в бриллиантах и рубинах. Он грациозно поклонился и воскликнул: «О мышка Машка! Чем вознаградить тебя? Скажи только, чего желает твое маленькое отважное сердце? Бери, что хочешь: все драгоценные камни, весь этот замок, все царство Пылесосию — бери и будь моей женой!» Проговорив это, он заглянул своими сверкающими голубыми глазками прямо мне в душу. Глаза его были полны любви и восхищения. А я? Я стояла скромная, в растрепанной шкурке, моя грудь еще продолжала тяжко вздыматься после схватки с чудищем гороховым… Стояла и молчала… «Согласна ли ты стать моей женой?» — снова спросил мышиный царевич и опустился предо мной на стройные белые колени. «О царевич! — ответила я. — Спасибо тебе за лестное предложение и за твое щедрое сердце. Однако не влекут меня ни драгоценные камни, ни роскошный дворец. Ведь даже если бы стала я твоей женой, душа моя все равно тосковала бы по родине, по уютному уголку в гостиной за сервантом. Поэтому мне хочется лишь одного: поскорее вернуться домой к сестрам и поделиться с ними своими впечатлениями!» Услышав этот ответ, царевич горько зарыдал, но потом утер слезы вот этим батистовым платочком, — мышка Машка вытащила из корзинки лежавший там кукольный носовой платочек и взмахнула им, — а утерев, прошептал: «Впервые в жизни вижу такое отважное, благородное и бескорыстное создание!» И прибавил: «Ладно, мышка Машка, я исполню твое желание, только прежде мне хочется подарить тебе сувенир, который там, в уголке за сервантом, напомнил бы об одиноком и вечно тоскующем по тебе царевиче». Сказав это, он отклеил от правого века щеточку густых ресниц и собственными лапками приклеил мне. А приклеивая, предупредил: «Дорогая и незабвенная моя Машка, эти ресницы волшебные: где бы ты ни была и что бы ни делала, с ними тебе всюду будет сопутствовать удача!» Потом царевич подвел меня к потайной дверце в стене замка, открыл ее, и я тут же очутилась за пределами Пылесосии. На память о ней в лапках у меня осталась лишь эта корзинка с сувенирами… Вот перламутровая пуговица — с воротничка царевича, вот орешек кардамона — из царской кухни, про коготь я вам уже говорила…