— Почему ты не спишь? — спросил он.
— Мне это не нужно.
— Что за глупости? Ложись, уснёшь.
Она тут же послушно легла. В открытых глазах не было сонливости.
Юрчик оделся и умылся. Мать была на кухне. Неподвижное лицо её, закаменев, было обращено к стене, а руки с невероятным проворством освобождали от кожуры картошку — несколько неуловимых движений, и очищенная картофелина летела в кастрюлю с водой.
«Глупая спешка!» — подумал Юрчик и мягко попросил:
— Поджарь яиц.
На шипящую маслом сковороду вылилось пяток яиц, белки, поджариваясь, зарумянели по краям, кружочки желтков вспучились. И тут мать совершила непредвиденное: голыми руками взяла раскалённую сковороду и поставила на стол.
— Ты с ума сошла?! — испугался Юрчик. — Покажи руки!
Мать послушно протянула к нему ладони. На них не было признаков ожога.
Юрчик побагровел от негодования: конечно, намазала чем-то руки — гляди, мол, голыми руками для тебя сковородки таскаю!
— Что ещё за фокусы! — закричал он. — Хватит трепать мне нервы! Этого добра на работе хватает.
— Что мне делать? — равнодушно спросила мать.
— К врачу идти, к невропатологу!
— У меня нет болезней, нет усталости.
— Тогда раз и навсегда оставь меня в покое!
— Оставить в покое, — монотонно повторила мать.
— Что с тобой происходит? — успокаиваясь спросил Юрчик. — Толком можешь объяснить, послушай… — И он ободряюще похлопал её по плечу. Оно отозвалось металлическим звоном.
— Оставить раз и навсегда в покое… — повторила мать. Резко повернувшись, она вдруг быстро зашагала к дверям. Дробные, незнакомо быстрые шаги прогремели по лестнице. Юрчик услышал, как хлопнула дверь парадного, бросился следом, опрокинув стул.
Улица исходила зноем, словно открылась не дверь парадного, а дверца печки. Очень глубокие следы домашних шлёпанцев вели через газон на противоположную сторону улицы. И там, в жарком мареве, издалека что-то сверкнуло и исчезло.
1990