Эта последняя мысль вырвала меня из временного паралича. До меня дошел смысл встреченной здесь ситуации. Собравшиеся в камере люди явно не осознавали грозящей им смертельной опасности. Только для меня, и только в этом освещении, которое обязано было представлять собой сильно ионизирующее излучение - как минимум половина находящихся в помещении материалов была просвечена навылет, благодаря чему некоторые материалы казались изготовленными из стекла, хотя на самом деле такими не были. В положении статуй я не мог усмотреть никаких окаменелых в своей внезапности жестов или хотя бы первых следов обеспокоенности, которая бы указывала на то, что люди уже сориентировались - что же происходит внутри блока, между черными змеями кабелей, где - в зажиме кристальных клещей - трепетал источник смертельных лучей.
Несколько секунд назад - отсчитанных в их мире - вызванный здесь случайно лавинный процесс вышел из под контроля ученых, чего, однако, никто из присутствующих еще не успел заметить. Наверняка это была одна из тех чудовищных аварий, называемых "ядерными", что вела либо к немедленной смерти, либо же к длительной лучевой болезни, если поглощенная порция радиации не была слишком большой, и этих аварийных случайностей, несмотря на самые лучшие средства безопасности, никогда нельзя было полностью исключить как невероятные, поскольку в каждом опыте и в каждой операции незаменимым и одновременно самым слабым звеном эксперимента оставался ошибающийся человек. Конечно, массивные, выложенные свинцовыми плитами переборки в виде стен, пола и потолка (если исключить не закрытую дверь) хорошо экранировали внутренности камеры, изолируя ее от остальных помещений здания от жесткого гамма-излучения, но, по-моему, мне казалось непредусмотрительно, что столь опасный объект расположили рядом с центром города, а не где-нибудь далеко на его окраинах.
Я переплыл на новое место. Три прозрачные статуи неподвижно застыли возле пульта управления. На рукоятках лежали лишенные плоти кости пальцев самого малорослого из скелетов. От их владельца, возможно, зависел весь ход процесса: постепенная остановка его развития или же ненамеренное ускорение. Два других скелета склонялись над какими-то регуляторами. Манипуляция ими тоже могла о чем-то решать. Позы остальных пяти скелетов выражали пассивное наблюдение. Только один из них повернул пустые глазницы в сторону входящего костяка. Я же завис в пространстве вне зоны взглядов присутствующих.
Перед тем, как выполнить какой-либо маневр, нужно было хорошенько поразмыслить. Поспешные действия могли привести к фатальным результатам. Вначале до меня дошло, что отсутствие окон не давало возможности присутствующим увидеть свечение над городом. Вой сирен не выгнал их из камеры, скорее всего, потому что учебные тревоги повторялись слишком часто, чтобы рад этого стоило отвлекаться от важного эксперимента. Я чувствовал себя точно так же, как во время своего первого путешествия, когда пытался спасти падающего мужчину: постепенно осознавая собственное бессилие.
Чтобы передать только информацию, я располагал огромными количествами растянутого во всех отношениях времени, которое, в результате, подавляло меня по той причине, что у меня имелись ничтожные возможности его применения. Я прекрасно понимал тот коварный факт, что мне будет крайне сложно предупредить этих людей, обратить их внимание на совершенную ошибку, которая привела к утечке радиации. Сам же я непосредственно привести к ее ликвидации никак не мог. Прежде всего, даже собственным присутствием - если бы начал крутиться между статуями - я мог бы вызвать дополнительное замешательство в и без того угрожающей ситуации. Интригуя сидящего у пульта человека мерцанием черного пятна, которым бы я ему представлялся, я лишь отвлекал бы его внимание от реальной опасности, совершенно тем самым не ликвидированной. Перепугавшаяся статуя, возможно, привела бы всех к еще большей опасности; в нынешних условиях роковым могло оказаться любое лишнее движение его руки.
В то время, как я размышлял над, возможно, самым надежным способом спасения этих людей, чудовищная обстановка в камере никак не менялась. И тут в голову пришла идея. Я вытащил из кармана блокнот. К сожалению, самим блокнотом, чтобы накалякать на его страничках несколько слов предупреждения, я воспользоваться не мог только потому, что любой перенесенный из убежища предмет представлял для здешних статуй черное пятно. Этот последний факт, исключая возможность связаться со статуями с помощью обычной переписки, одновременно привел меня на нужный путь действий. Найденным в кармане брюк ножом я начал вырезать из листков печатные буквы. Про себя я уже сформулировал самое лаконичное предупреждение: БЕГИТЕ - РАДИАЦИЯ!
Чтобы вырезать комплект более или менее читабельных букв не слишком острым ножом в условиях, далеких от совершенства, вместе с преодолением последних трудностей возле пульта, на котором я решил расположить надпись напротив глаз статуй, в сумме понадобилось около часа. Поначалу бумага рвалась в клочья, а вырезанные фрагменты складывались в ни на что не похожие формы, потом с таким трудом вырезанные буквы никак не хотели держаться поверхности пульта, взлетая в воздухе, но потом, прижатые к экрану, они прилипли к нему чуть ли не сразу, по-видимому, из-за электризации.
Прежде чем мне удалось все это совершить, я глянул несколько раз в сторону источника сияния. Я никак не мог понять, почему до сих пор присутствующих не встревожили сигналы счетчиков Гейгера-Мюллера. Утечка длилась уже не менее четырех секунд, то есть достаточно длительное время, чтобы заставить действовать даже самого большого флегматика.
Голубая масса все еще дрожала в объятиях просвеченных инструментов. Молниеносные преобразования и конвульсии медузы, которая высылала снопы убийственного фиолетового свечения, удивительным образом контрастировали с абсолютной неподвижностью всех тел, находящихся внутри камеры. Даже столь значительное замедление времени видимым образом никак не смягчало практически мгновенных ядерных перемен. Но это одновременно свидетельствовало об утешающем факте, что излучение не развивалось лавинно, в противном случае все здесь было бы давно кончено.
Я подплыл к двери. Черные для статуй буквы находились в самом заметном для них месте. Я не напугал собравшихся вокруг пульта людей, поскольку пребывал здесь невообразимо короткое для них время. Я испытывал облегчение при мысли, что теперь со спокойной совестью покину это чудовищное место.
Я еще размышлял над тем, когда статуи успеют прочитать мою надпись. Его существование могло дойти до сознания сидящего возле пульта оператора в течение доли секунды. Но нужно было какое-то время, чтобы мысли статуи кристаллизовались, на то, чтобы содержание послания было ею усвоено, на реакцию - поначалу удивления, изумления, затем на реагирование со стороны нервной системы, в конце концов, на сомнения. Сколько времени понадобится на то, чтобы вышедший из мозга импульс вызвал сокращение соответствующих мышц? Ну, а потом замешательство, бег к двери камеры в том случае, если бы кризис нельзя было ликвидировать путем блокировки развития реакции? В сумме все это должно было дать секунд десять. Этот период - измеряемый временем убежища длился бы около тридцати часов. Намного короче, если бы оставить события их собственному ходу. Лишенные моей помощи люди могли бы подвергаться действию радиации пару десятков дней. Я был доволен собой и с легким сердцем направился к выходу.
Тут я глянул в сторону, и волосы на моей голове встали дыбом.
Смертельно перепуганный отсутствием узкой щели в двери, через которую я протиснулся сюда, я всем телом налег на дверную ручку. Поздно! Массивный, изготовленный из металла и покрытый свинцовой плитой блок плотно сошелся с фрамугой. Когда? Каким образом? Я не верил собственным глазам, хотя все было так просто. Наконец до меня дошло.
Скелет, который в самом начале стоял у края приоткрытых вовнутрь дверей, повернутый к ним спиной, где-то в полуметре от порога, уже в глубине камеры, сделал следующий шаг, перемещаясь еще дальше. Поглощенный операцией по спасению статуй, я не обращал на дверь ни малейшего внимания. Час назад я проплыл мимо этого скелета с уверенностью, что развернутой за спину рукой он хватался за ручку с намерением спокойно закрыть дверь, что продолжалось бы, для меня, не менее, чем несколько часов. Но он - как оказалось сейчас - не хватался за ручку, но, предварительно сильно пихнув ее, отрывал от нее пальцы, резко, словно очень спешащий человек. Я неправильно оценил динамизм движения, в фазе которого скелет замер, что и привело к печальному результату. В течение трети секунды щель все время сужалась, пока двери не закрылись полностью. Я попробовал оценить их инерционную массу: порядка трех миллионов тонн! И вся эта масса неслышно и неотвратимо захлопнулась!