Мы оба подумали об одном и том же, только никто из нас еще не смел произнести вслух подобную ересь. Коорец напряженно, с набожным остолбенением всматривался в нас.
- А сколько...? - наконец выдавил он из себя. - Какая...?
- Шестьсот! - выдал Раниэль. - И можете не волноваться. В песке скорость в три раза выше. Потерпим еще двадцать минут.
До нас всех дошло, чего следует ожидать. И действительно, когда датчик скорости оборотов ротора, установленный на самом его конце, дал знать об изменении сопротивления среды. Кривая давления резко спустилась до нуля. Лопасти у выпускной дюзы крота еще продолжали перемалывать грунт, но уже под уменьшающимся давлением, зато верхние ножи завертелись с удвоенной скоростью. Нос механизма застрял в каком-то эластичном "тесте". И в этот самый момент крот, несмотря на непрерывную работу приводного вала, окончательно застыл на месте.
- Что это?
Полчаса мы вслушивались в доносящиеся сверху странные отзвуки. Мне казалось, будто ротор неустанно всасывается в какую-то пластичную мазь. Тут же он перерабатывал ее в болтушку, кружащую вокруг корпуса. За смотровым стеклом все так же царила темнота. Раниэль поглядел туда.
- Болото? Понятия не имею, где мы находимся.
Через несколько минут механизмы крота полностью успокоились. Скорее всего, закончилось топливо. Повисла глубокая тишина. И в ней я услышал шепот Коореца:
- Звиздец!
Раниэль пожал плечами:
- Только не будем поддаваться истерии. Так или иначе, нам нужно покинуть кабину. Ну как, рискнем?
Я кивнул, поскольку мне было все равно.
- Жаль, что кислородные аппараты остались в шлюзе, - сказал Коорец, не отрывая взгляд от потолка.
- Что поделать, - ответил на это Раниэль. Его лицо тоже набежало кровью. - Придется обойтись без них. За ротором имеется свободное пространство. В противном случае, нас бы продолжало тянуть дальше. Через минуту я открою люк. Сделайте пару десятков глубоких вдохов и выдохов, в ускоряющемся темпе, чтобы насытить легкие кислородом. Когда же я открою лаз, и грязь пойдет вовнутрь, сделайте еще один глубокий вдох. Мы не успеем подняться на поверхность раньше, чем эта гадость заполнит большую часть кабины, поскольку давление выровняется только в этом случае.
После минуты подготовки, когда от избытка кислорода даже потемнело в глазах, я услышал предупредительный возглас:
- Внимание!
Щелкнул замок люка. И тут же на его месте появился гейзер черной грязи. Я удержал в легких последнюю порцию воздуха и погрузился в грязевую темень. Фонтан сбил меня с ног. Но я обеими руками держался за ручку у самого люка. Как только кратковременный напор ослабел, я протиснулся наружу.
Меня окружал ледяной, размякший ил. Я застыл в нем на несколько секунд, чтобы сориентироваться в пространстве. Верх был там, где темноту оживляла робкая серость. Головой я пробил слой глины и, отбросив толстый слой ила, очутился на залитом водой дне. Как только я вытащил ноги из топкой грязи, вода начала поднимать меня наверх. Становилось все теплее и виднее. Я мчался навстречу зеркальной поверхности.
И внезапно сверху на меня навалилась ослепительная лавина света: я увидел солнце. Оно висело чуть ли не в зените: прямо посреди лазурного неба. Я медленно плыл по гладкому зеркалу озера, в котором отражались зеленые деревья - весь пруд был окружен парком. Дальше, куда не бросишь взглядом, за густыми зарослями и группами деревьев высились белые террасы, черные арки асфальтовых дорожек и разбросанные посреди других строений стройные небоскребы города с миллионом жителей. Толпы людей высыпали на улицы. Здесь царил жаркий полдень.
Неподалеку от себя на воде я заметил головы Раниэля и Коореца. Вместе с ними я направился к берегу, и там вцепился зубами в прибрежную траву. И только после этого все мысли меня покинули.
Я лежал в буйной траве, неподалеку от берега, на небольшой полянке, со всех сторон окруженной парковыми зарослями. Целый час мы, словно дикари, скрывались в гуще от людских взглядов. Когда под жаркими лучами солнца наша измятая одежда высохла, мои товарищи осторожно выглянули из-за ветвей и вышли на край прогулочной тропинки. Никто не обращал на них внимания; осмелев, они отправились дальше - в город.
Перед тем они долго и оживленно беседовали; я понял лишь одно, что пронзило мое сердце: "Мы в Каула-Зуд". Похоже, что город цвел в неизменной форме все эти девять месяцев; все остальное до меня как-то не доходило. За все это время я не проронил ни слова. Коорец тоже не обращал на меня ни малейшего внимания, город он знал, поэтому отправился в свою сторону; Раниэль обещал вернуться.
Часы шли за часами. Солнце переместилось в сторону заката, но стояло еще высоко. Ветер пригнал темные тучи. Сверху полил недолгий, проливной дождь. А потом снова засияло солнце. Я не двигался с места. Скорее всего, я ни о чем не думал, хотя мир в его реальной, стерео-видео-звуковой форме видел, слышал и ощущал впервые в жизни. Небо было чистым, голубым и глубоким до рези в глазах. Воздух вибрировал над нагретыми предметами, деревья шумели листьями, одни были дальше, другие ближе; я слышал голоса, одежда парила на мне, муравей тащил веточку; мне хотелось ощутить горький вкус листа; где-то далеко, на поднятых над улицами автострадах пищали автомобильные шины; ветер холодил мне скулы, вода морщилась, я глядел на стебли травы, но был слеп, потому что, из под всего этого, что нес издали и вблизи блеск отдаленного неба, высовывались все те же глаза, ее тело в летнем платьице и лицо, обрамленное мраком абсолютной, ртутной ночи.
А потом снова появились облака: они зависли низко и высоко, несколькими скомканными слоями. Сквозь них продирался мутный, серый свет; стены домов пригасли, контуры слились - вся округа в последний раз сделалась розовой, а потом посерела, сделавшись мрачной. Мне стало холодно, и я свернулся в клубок. Моросил дождик, поэтому я стучал зубами, пряча лицо в траве. Рядом с собой я хранил ее ледяное тело, не имея возможности или желания выпустить его из собственных рук.
Раниэль возвратился поздно, на закате, когда еще раз распогодилось. С собой он принес небольшой чемоданчик, из которого вынул костюм. Эта одежда странное дело - призвало в моей памяти какой-то туманный образ: как будто где-то я его уже видел.
- Я был в своей холостяцкой квартире на Девятнадцатой Улице, - начал рассказывать Раниэль. - Вы только представьте: консьерж, увидав меня, ужасно перепугался. Так глядят разве что на привидение. Пришлось поклясться всем святым, что четвертого июня я не спустился в убежище, и рассказать байку о приятеле, у которого жил все это время. Только тогда он отдал мне ключ. Короче говоря, все они уверены, что убежище осталось на Земле!
Я молчал.
- Да, да! - воскликнул он, глядя на меня исподлобья, с миной понимающего все и вся человека. - Я и сам в первый момент остолбенел. Ну а теперь я буквально убью вас удивительнейшими новостями. Только сначала сбросьте с себя эти лохмотья, потому что дождя сегодня уже не будет. Я видел расписание: здесь все идет по заранее установленному плану.
Меня всего колотило. Потом я взял костюм и укрылся за кустом. Раниэль продолжал рассказывать: нескладно, то увлеченно, то, вновь, с оттенком беспокойства в голосе, одним духом:
- Так вот, чтобы не испытывать больше вашего терпения, сразу же выдам всю тайну, хотя, вообще-то, следовало бы рассказывать в той последовательности, в которой я сам знакомился с фактами, так что, сначала, о моем визите в читальный зал, где я попросил газету за четвертое июня и несколько других, потому что мне не хотелось задавать глупых вопросов встреченным людям; затем об экскурсии за город, где высится поднебесное окно, наконец, о центральном питателе, мимо которого я проехал на обратном пути. Так вот, весь громадный город был захвачен с поверхности Земли!
- Весь город, - рассеянно повторил я, продолжая переодеваться. О чем-то я еще хотел спросить... Но он был такой добрый.
Раниэль пнул меня под бок кулаком - гневно, в наибольшем возбуждении.
- Вы что, не расслышали? Так вот, повторяю, что Каула-Зуд, одним куском, вместе с убежищем, которое было выстроено на глубине в шестьсот метров, также летит в той же самой коробке сквозь мрак галактической пустоты. А какая воронка осталась там - на такой далекой сегодня Земле, когда ночью, в момент мягкого сотрясения, ровно в три часа девятнадцать минут, как об этом пишут, мы все поднялись вверх - и они вместе с нами!