— А здесь, — мистер Филд вытянул из стены мундштук на чем-то вроде тонкого шланга, — все для курильщиков. Любые табаки. Если пожелаете, мы готовы предоставить вам даже… э-э-э… курения из дальних стран, для любителей имеется и такое. Курильницы вмонтированы во все стены через каждые пять футов, включая и ванную. Все здесь у нас огнестойкое… — Он мило улыбнулся, — кроме жильца, он, пожалуй, может воспламениться, но мы не допустим, чтобы кто-нибудь пострадал.
— А если свалишься с кровати?
— Полы упругие.
— Как в палате для буйных, — заметил я.
Мистер Филд снова улыбнулся и покачал головой.
— Подобные мысли вам и в голову не придут, если вы вольетесь в счастливую семью обитателей «Райских кущ», — заверил он меня. — Мы гарантируем счастливое состояние духа. Через это окошечко в стене, — он махнул пухлой рукой, — подается еда. Заказанные вами блюда доставляются пневматически. Если пожелаете что-нибудь жидкое — пожалуйста. — Мистер Филд указал на ряд маленьких кранов.
— Прекрасно, — одобрил я. Это все?
— Не совсем. Он провел рукой по стене. Что-то тихо щелкнуло. Послышалась отдаленная мелодия. — Посидите здесь, пожалуйста, минутку, — он слегка подтолкнул меня к креслу.
Я не сопротивляясь сел. Неприглядная комнатушка наполнилась слабым мерцанием. Меня охватило любопытство. Я ждал, что будет дальше. Неужели все обманываются, думал я, разглядывая в мерцающем свете белесый ковер и белесую стену. «Райские кущи» так себя разрекламировали, что, видно, люди и впрямь принимают это убожество за роскошь. Ничего удивительного.
— А теперь садитесь поудобнее и забудьте про все на свете, — ласково убеждал мистер Филд. — Помните: «Райские кущи» субсидируют и Ниобе Гей, и Фредди Лестера. Мы не забываем ни мужчин, ни женщин. У нас есть ответы на все сложные проблемы личности в наш сложный век. Судите сами, ведь человеку так нелегко приспособиться к обществу. Или мужчине — к женщине. Откровенно говоря, теперь это вообще невозможно. Но в «Райских кущах» эта проблема решена. Мы гарантируем счастье. Все человеческие запросы и потребности удовлетворяются. Здесь вас ждет счастье, дорогой друг, истинное счастье. Голос его звучал все глуше. Что-то происходило с воздухом. Он густел, а нежная мелодия становилась ритмичнее, в ней будто слышались какие-то слова. Мистер Филд говорил и говорил, все тише и тише. — Мы — обширное предприятие. Один взнос обеспечивает все возможные требования клиента. Выписывайте нам чек на любой срок, длительный или краткий, и оставайтесь здесь. Комната считается вашей на все это время. По вашему желанию она запирается так, что до конца оплаченного срока дверь можно открыть только изнутри. Плата составляет…
Я уже с трудом разбирал, что он говорит. Голос его упал до еле слышного шепота. Воздух сворачивался, как молоко, растекался, как рекламные краски при включенном на балконе ограждении. Мне почудилось, будто в комнате зазвучал еще чей-то голос.
— Подумайте, — шептал мистер Филд. — Вас с детства приучили надеяться на невозможное. А здесь мы даем вам невозможное. Здесь вы обретаете счастье. И плата совсем невелика, ваши расходы окупаются сторицей. Здесь, друг мой, вы познаете жизнь, полную блаженства. Здесь — рай.
В свернувшемся воздухе передо мной стояла Ниобе Гей. Она улыбалась мне. Самая прелестная женщина на свете. Олицетворение всех мечтаний. Богатство, слава, счастье, здоровье, удача. Много лет мне штамповали мозги, приучали стремиться к этим недосягаемым целям и верить, что все они слились воедино в образе Ниобе Гей. Но никогда прежде я не видел ее так близко, в одной комнате, ощутимую, живую, теплую; она дышала, она протягивала ко мне руки…
Разумеется, это была всего лишь проекция. Но проекция-совершенство. Полностью воссоздающая все осязаемые и зримые детали. Я вдыхал ее аромат. Я чувствовал, как она обвила меня руками, как ее волосы коснулись моего лица, губы приникли к моим губам. Я испытывал те же ощущения, что и тысячи других мужчин, целующих ее в своих подземных комнатушках.
Лишь эта мысль, а вовсе не сознание утраченной реальности, заставила меня оттолкнуть ее и отступить назад. Но красавице было все равно. Она продолжала обнимать воздух. И тут я понял, что не осталось больше средства проверить, в здравом ли ты уме, — невозможно отличить поддельное от настоящего. Ты теряешь последнее средство проверить, не лишился ли ты рассудка, если иллюзия вторгается в жизнь и можно касаться, осязать и держать в объятиях рекламное изображение, словно живую женщину. Больше нечем защититься от мира подделок.