Когда они впервые встретились, Егор слегка испугался. Лейсан оказалась маленькой полной женщиной, с ног до головы закутанной в угольно-черную паранджу. Через единственное открытое место, узкий вырез в маске, на Егора с вызовом смотрели блестящие черные глаза.
Она отрекомендовалась москвичкой в четвертом поколении. Однако ее русский был не очень хорош: волнуясь, она путала рода, падежи и пропускала предлоги. Ее низкий, с шипящими помехами голос с самого начала поставил Егора в тупик. Человек просто не мог так говорить. Потом он догадался, что Лейсан общалась с ним через вокодер, электронное устройство для искажения речи. Подобные используют представители спецслужб, чтобы их не смогли идентифицировать. Егор не решился спросить, зачем он ей нужен. Он задал этот вопрос Наташе. Оказалось, современные нормы ислама запрещают посторонним слышать голос замужней женщины. Ее экстравагантный наряд и порожденный прибором механический голос напомнил ему героев старинных плоских фильмов про звездные войны.
Егора изумляло, как она выдерживает тридцатиградусную московскую жару в своем немыслимом одеянии. Наташа рассказала об индивидуальной системе охлаждения, питающейся от плоского прямоугольного аккумулятора, висевшего на поясе под паранджой. Это объяснило исходившие от нее бульканье и гудение: необычные звуки издавали бегущий по гибким трубкам фреон и встроенные в одежду вентиляторы. Егор с удивлением узнал о существовании целой индустрии, обслуживающей религиозные нужды представителей самых разных конфессий. Например, те же вокодеры - кто-то ведь должен был их производить?
Почти месяц она возила Егора по дальним окраинам московской агломерации, показывая по несколько квартир в неделю. Иногда Егор впадал в отчаяние: их представления об удобном и недорогом жилье трагически не совпадали, а он никак не мог объяснить ей, что ему нужно. Казалось, они говорят на разных языках.
Его матери Лейсан сразу не понравилась. Анна почему-то окрестила ее штушей. Она сразу сказала, что ничего у Егора с "этой штушей" не выйдет и жилья в приличном месте ей не найти. "Да ты послушай только, как она говорит! - возмущалась мать. - Этот акцент! Ей же никто не станет показывать квартиру в нормальном районе! Так и будет таскать тебя по этим жутким гетто". Егор вынужден был признать, что мать, похоже, права.
Корвацкий, ее муж и отчим Егора, поддерживал Анну в своей обычной дружелюбной манере, стараясь щадить при этом его чувства; он видел, в каком неловком положении Егор оказался и сочувствовал ему. Егор в то время жил у них и каждое утро начиналось с бурного обсуждения его жилищного "проекта". Эта тема неизменно всплывала, стоило им собраться за завтраком. Говоря о Лейсан, Борис Семенович в шутку называл ее "черным хатифнаттом", намекая на возможную принадлежность риэлтора к радикальной исламистской группировке.
В какой-то момент Егор утратил всякую надежду. Он стал ждать, когда Лейсан устанет и их деловые отношения иссякнут сами собой. Но та и не думала сдаваться. Она звонила по пять раз на дню и продолжала возить его по все более отталкивающим местам. Егор давно прервал бы их тягостный союз, но не знал, как сделать это мирным путем, не обидев риэлтора и не потеряв переведенный на ее счет задаток. Та, казалось, догадывалась о его намерениях. Чувствуя, что клиент уплывает из рук, она становилась все решительнее и напористее. При встречах ее влажные глаза из под чадры жгли Егора негодованием.
Его спасла мать. Анна взяла инициативу разрыва на себя, отправившись с ним на очередной безнадежный просмотр. Квартира в самом сердце китайского квартала в Люберцах, загроможденная кучей пыльных тюков и насквозь пропахшая специями и дымом ароматических палочек, стала последней каплей. Когда они вышли из подъезда на придомовую пристань, мать спокойно, но твердо и очень громко сказала все, что думает по поводу этого варианта в частности и профессионализма риэлтора в целом. Лейсан не осталась в долгу. Разговор на повышенных тонах быстро перерос в скандал. Из-за вокодера ссора между ними напоминала перепалку старинного робота и человека. Выкрученный на максимальную мощность потусторонний бас риэлтора забивал голос Анны, не оставляя той шансов перекричать Лейсан. Впрочем, последней это не помогло.
Из окон окрестных грязно-серых сорокаэтажек высунулись десятки любопытствующих китайских голов, на их лицах читался нескрываемый интерес. Они оживленно комментировали происходящее на своем птичьем языке. Егор чуть не провалился сквозь землю от стыда, однако в глубине души был благодарен матери, в чем, к ее глубокому удовлетворению, признался позже.
Они расстались с риэлтором, не попрощавшись. Каждая сторона села в свой таксобот и они разъехались, крайне недовольные друг другом. Задаток, внесенный Егором, очевидно, пропал. Но он все равно был рад, что безнадежное дело хоть как-то завершилось. Лейсан почти удалось невозможное - она едва не отбила у него стремление к самостоятельной, независимой от родителей жизни.
На следующий день риэлтор как ни в чем не бывало позвонила снова. Казалось, она не понимала, что вопрос закрыт. Егор соврал, что передумал снимать квартиру и будет продолжать жить с мамой и отчимом. Он выждал еще неделю и, когда ежедневные сердитые видеозвонки прекратились, сделал то, что следовало сделать с самого начала: обратился к другглу.
Вздохнув и поворчав по поводу его неприспособленности к жизни, Наташа в долю секунды нашла пять сотен вариантов. Уточнив детали, она отбраковала три четверти из них и, связавшись с другглами арендаторов, составила расписание просмотров. Это произошло так быстро, что Егор даже не успел почесать нос - едва вынул руку из кармана, как все уже было сделано.
Первый просмотр оказался назначен уже через час. Это была студия-трансформер, в которой он теперь жил. Егор согласился на нее сразу, и этот просмотр он до сих пор не в силах забыть.
Кваритру показывала сотрудница недавно купленной Гуллом транснациональной риэлторской компании. Девушку звали Марина. Это имя стало популярным сразу после Потопа, почти три поколения назад. Им до сих пор называют детей - должно быть, в суеверной надежде на прекращение медленного, на три-пять сантиметров в год, повышения уровня моря.
Когда Егор подъехал, она уже ждала его в студии. Он поднялся на сороковой этаж и вошел внутрь. Марина оказалась высокой девушкой его возраста или чуть старше. Егор успел заметить обрамлявшее миловидное лицо каре соломенных волос, стройные ноги и оценивающий взгляд внимательных серых глаз. Еще он понял, что на ней виртуальный макияж: когда она резко поворачивала голову, цвет помады не поспевал за губами, что вызывало странный эффект. Казалось, нарисованный в воздухе сине-бежевый поцелуй, словно порхающая бабочка, стремился настичь и поймать ее губы. Когда Марина стояла неподвижно, быстродействия чипа хватало и макияж отрисовывался нормально.
Она была одета в белые шорты и легкие сандалии. Когда Марина повела его осматривать квартиру, он заметил на шортах анимированную бирку с шевелящимся логотипом и понял, что этот наряд - корпоративная форма одежды. Егор брел вслед за ней как в тумане. Квартиру он внимательнейшим образом осмотрел, но спроси его, что он увидел - и он не смог бы ответить. Все это время взгляд его против воли был прикован к обнаженной груди девушки. Он не мог отвести глаз от вздернутых холмиков с вызывающе торчащими сосками, дразнившими его как два озорных чертенка. Егор подумал, что это нечестно: одевать, или, вернее, раздевать так своих сотрудников - удар ниже пояса со стороны компании. Еще он подумал, что возможно, девушка полностью голая, а шорты на ней тоже виртуальные - нарисованные чипом в его голове. Чтобы проверить это, следовало прикоснуться к ней, но не посмел.
Путаясь в словах и запинаясь, он сказал, что берет квартиру. Марина переслала ему аудиоролик с текстом договора. Егор согласился на все условия, не став слушать текст. Он был словно в бреду. Сердце громко стучало, способность размышлять здраво покинула его. Сказав, что его все устраивает, он подписал договор, приложив большой палец к протянутому Мариной брелку-считывателю. Арендная плата и залог автоматически списались с его счета. Попрощавшись, она оставила Егора одного. С этой минуты студия переходила в его руки на целый год.