После "смены власти" Анна с некоторой опаской заглянула в храм, чтобы понять, что там происходит. Ее не слишком привлекала современная адвайта - позитивистское учение о свободе воли, утверждавшее, что человек держит свою судьбу в собственных руках. Анна верила в предопределение и карму. Зато ей очень понравился новый настоятель, пузатый бородач с веселыми карими глазами. Он напомнил ей мужа, отчима Егора. Священник походил на Корвацкого даже внешне, за исключением отсутствия у последнего бороды.
Мать с отчимом начали посещать мессы. Егор в то время жил с ними, поэтому они ходили в храм втроем, пока он не съехал, сняв квартиру-трасформер в центре. После переезда он стал реже бывать на службах, но связи со священником не терял.
Петр Авдеев вызывал у Егора симпатию. Их объединила умственная близость, не имевшая отношения к мозговым чипам. Священником Авдеева сделала болезнь. Авдеев был инвалидом, "лишенцем". Его чип повредился из-за ненормальной реакции имунной системы. Он сказал, что это наследственное заболевание, которым страдает вся его семья. Потеря чипа закрыла ему путь к более престижным профессиям.
Егор с первой встречи почувствовал схожесть их характеров и образа мыслей. Священник часто обнаруживал похожее мнение по многим вопросам. Он неплохо понимал людей, быстро определяя, чего можно ждать от новых знакомцев, причем их оценки обычно совпадали. Хотя их разделял возраст, - Авдеев был почти вдвое старше, - они стали приятелями, похожими, как зеркальные отражения друг друга.
Егор часто забегал в храм, с удовольствием проводя время в обществе священника. Но с годами приятельская связь ослабла и он постепенно утратил былой интерес. Концепции современной адвайты слишком незамысловаты, им не хватало глубины и мистики старых религий. Егор начал скучать на мессах: "считал ворон", по выражению Сурмилова. В этом больше нет нужды, все вороны давно посчитаны Гуллом.
Еще его тяготила спонтанность Авдеева. Священник не полагался на планы, предпочитая действовать по настроению. Даже расписание месс он воспринимал творчески, перенося и подстраивая их под ему одному известные обстоятельства. Егор же был человеком плана. Он буквально заболевал, когда срывались запланированные дела, или, хуже того, в тщательно продуманное расписание вклинивались неожиданные события, требующие немедленной реакции. Это сводило его с ума. Вот и сейчас, Егор ехал в Звенигород, томясь неприятным предчувствием. Впрочем, в этот раз он догадывался, зачем священник звал его.
- Я просто не хочу видеть Сурмилова. Мне надоели его проблемы, - признался себе Егор вслух.
Авдеев будет упрашивать, настаивать. Егор знал, что опять не устоит и пообещает священнику присмотреть за Мишкой... и снова втянется в очередную хлопотную историю. "Зачем Авдеев так печется о нем? - недоумевал Егор. - Разве он не видит, что имеет дело с паразитом?" Конечно, Сурмилов - неисчерпаемый источник сведений о прошлом, он многое рассказал об истории адвайты. Но его информация стоит слишком дорого - и по времени, и по затратам нервной системы. Мишка - вечная проблема, ходячая головная боль. "Не видеть бы его год. А лучше все десять". Слово "никогда" Егор не решился произнести даже про себя. Сурмилов стал настолько привычной частью жизни Егора, что мысль о его исчезновении немного пугала.
Егору полагал, что священник не питает иллюзий по поводу человеческих качеств отморозка. У этих двоих, если задуматься, не было почти ничего общего. Они люди из разных эпох, переносно и буквально. Единственной причиной, единственным правдоподобным объясненим авдеевской заботы о Мишке, которое Егор мог понять, было отсутствие чипов у обоих. Вернее, у Авдеева был чип, но сломанный. Они инвалиды. Должно быть, священник чувствовал некое сродство с Мишкой и помогал ему из солидарности.
Таксобот миновал пересечение Кутузовского с проспектом Кавайного и нырнул в скоростной можайский туннель. Несколько соседних такси резко перестроились и образовали нечто вроде гусеницы или поезда. Это их обычный трюк - на скоростных трассах выстраиваться друг за другом в колонну, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Кабинка Егора оказалась в середине гусеницы. Смотреть по сторонам было не на что: таксоботы спереди и сзади затемнили стекла, - очевидно, по желанию своих пассажиров, - а размазанные скоростью стенки тоннеля интереса не представляли.
Егор зевнул и попросил Наташу запустить Твитчер, или "Дергунок", как прозвали его в России. Дергунок был простым сервисом. Он делал лишь одну вещь, зато делал ее хорошо - оповещал о местонахождении и эмоциональном состоянии немногочисленных друзей Егора. Ему хотелось узнать, что делает Мишка и приедет ли он на мессу. Перед внутренним взором Егора выскочила дрожащая в воздухе таблица. Напротив призрачных лиц качались иконки статуса, символически изображавшие текущие занятия и настроения их владельцев.
Для второй половины дня картина удручала. У Ленки Захаровой похмелье, ее тошнит, причем в этот самый момент. Дима Гладышев занимается любовью с... нет, Егор ее не знал. Несколько человек ругались с коллегами, родителями и своими половинами. Один сидит в туалете. Двое страдают от депрессии. Вера Сламова в больнице... перелом ноги. Печально. Еще двое друзей пьяны, один в отключке - похоже, принял с утра псилоцибиновый гель. Егор вздохнул и велел Наташе убрать Твитчер.
Сурмилова в списке не оказалось. За статусом нормальных людей следят другглы. Чипо-лишенцам вроде Мишки приходилось обновлять статус вручную. Естественно, они делали это редко. "Может, он сегодня не придет", - успокоил себя Егор.
Судя по виртуальной карте, намертво прилипшей к правой верхней границе поля зрения, как бы Егор не крутил головой, таксобот проехал Одинцово. Гусеница из таксоботов накренилась, сворачивая на окружное кольцо. Еще несколько секунд - и она выскочила на поверхность. Егора вдавило в мягкое сиденье. Его желудок сжался, а к горлу подкатил комок. Поезд устремился вверх, взбираясь все выше по установленной на гигантских столбах змеящейся асфальтобетонной ленте. Запутанное переплетение экстакад с несущимися по ним поездами напоминало американские горки.
Егор не любил кольца. Резкие маневры на скорости и перепады высоты вызывали у него тошноту. С этим еще можно было мириться, поездка по кольцу до Звенигорода длилась недолго, всего каких-то пять минут. Но вид бескрайних, до горизонта, болот с торчащими из-под воды верхушками мертвых деревьев нагонял на него черную тоску. Егор ценил природу, ведь ее осталось так мало; и это зрелище, затопленный гниющий лес, всегда вызывало у него ужас и чувство беспомощности. Болота напоминали об истинном месте людей на планете - маленькие, жалкие муравьи, зависимые от прихотей климата. Люди не могли предотвратить Потоп, он был вне их власти. И никакие технологии им не помогли.
Егор вспомнил старый американский фильм, еще трехмерный, который он смотрел в далеком детстве. Главным героем был американский президент, лидер сильнейшей мировой державы. Действие происходило в первый год катастрофы, когда по всему земному шару шел непрекращавшийся целый год проливной дождь. Вода прибывала и ничего нельзя было сделать - все человеческие средства оказались слишком малы перед мощью стихии. Сюжета Егор уже не помнил, однако в его памяти сохранилось ощущение бессилия и отчаяния, переживаемое самым могущественным человеком в мире. Глядя на подавлявшие своей бескрайностью болота, он каждый раз испытывал что-то похожее.
Еще пара крутых виражей. Егор впился руками в мягкий пластик подлокотников и глубоко вздохнул, борясь с подступающей тошнотой. Ехать оставалось недолго. Болота сменила промзона: унылые склады и цеха, скученные на огромном металлическом ковре из сцепленных плавучих понтонов. За промзоной простиралось бесконечное поле подергивающихся цилиндрических буйков, составлявших сетевую электростанцию по выработке энергии из морских волн. Вот уже показались грязно-серые небоскребы Звенигорода, нового Гонконга на окраине московской агломерации. Они стремительно приближались, на глазах превращаясь из внушающего тревожные предчувствия темного пятна на горизонте в высоченные башни, узкие и угловатые, словно туловища нескладных подростков.