– Не преувеличивайте. Ни один из Поселенческих Миров еще не пригоден к человеческой оккупации и не будет пригоден еще несколько десятилетий. И не все они окажутся подходящими, так что, когда ближайшие планеты будут заняты, шансы на дальнейшее заселение уменьшатся и первоначальный поток спадет. Я одобрил их экспансию, потому что рассчитывал так же на нашу. Мы еще можем догнать их, если постараемся, и в здоровом соревновании займем Галактику вместе.
– Нет, – сказал Амадейро. – То, что вы имеете в виду, самая деструктивная политика из всех возможных. Дурацкий идеализм. Экспансия односторонняя и таковой останется, что бы мы ни делали. Земляне лезут безудержно, и их нужно остановить, пока они не стали слишком сильны.
– Как вы предполагаете это сделать? У нас с Землей договор о дружбе, а там особо оговорено, что мы не станем противостоять их экспансии в космосе, пока они не трогают ни одной планеты на расстоянии в двадцать световых лет от Внешних Миров. И они строго соблюдают это.
– О договоре всем известно. И всякий знает, что ни один договор не станет соблюдаться, если он начинает действовать против национальных интересов более могущественной из подписавших его сторон. Я не признаю ценности этого договора.
– А я признаю. И он будет соблюдаться.
Амадейро покачал головой.
– У вас трогательная вера. Как он будет соблюдаться после того, как вы отойдете от власти?
– Я пока не намерен отходить.
– Как только Земля и ее поселенцы станут сильнее, космониты испугаются, а вы долго не удержитесь у власти.
– А если вы разорвете договор, уничтожите Поселенческие Миры и закроете ворота на Землю, станут ли космониты эмигрировать и заселять Галактику?
– Скорее всего, нет. Но если мы решим, что нам этого не надо, что нам и здесь хорошо, то не все ли равно?
– В этом случае Галактика не станет человеческой империей.
– Ну и что?
– Тогда космониты сойдут на нет, дегенерируют, даже если Земля останется в заключении и тоже сойдет на нет и дегенерирует.
– Излюбленная трескучая фраза вашей партии, Фастальф. Нет никаких доказательств, что такая вещь может случиться. Но даже если и случится – это будет наш выбор. По крайней мере, мы хоть не увидим короткоживущих варваров, захватывающих Галактику.
– Вы всерьез намекаете, Амадейро, что желаете видеть смерть космонитской цивилизации, лишь бы остановить Землю?
– Я не рассчитываю на вашу смерть, Фастальф, но если случится худшее, тогда что ж, моя смерть мне менее страшна, чем триумф этих недочеловеков, короткоживущих, пораженных болезнями существ.
– От которых мы произошли.
– И с которыми больше не имеем генетической общности. Разве мы черви только потому, что миллиарды лет назад среди наших предков были черви?
Фастальф сжал губы и пошел к выходу. Ликующий Амадейро не остановил его.
Дэниел не мог знать точно, что Жискар погрузился в воспоминания. Во-первых, лицо у Жискара не менялось, а во-вторых, он уходил в воспоминания не как люди: у него это не занимало много времени.
С другой стороны, линия мыслей, которая заставила Жискара вспомнить прошлое, заставила и Дэниела задуматься о тех же давних событиях, в свое время поведанных ему Жискаром. И Жискар тоже не удивился задумчивости Дэниела.
Их разговор продолжился после необычной паузы, но продолжался по-новому, словно каждый думал о прошлом за двоих.
– Похоже, друг Жискар, что если народ Авроры теперь понимает, насколько он слабее Земли и Поселенческих Миров, то кризис, предсказанный Илией Бейли, благополучно миновал.
– Похоже, что так, друг Дэниел.
– Ты старался привести к этому.
– Старался. Я удерживал Совет в руках Фастальфа. Я делал все возможное, чтобы убедить тех, кто формировал общественное мнение.
– Однако мне не по себе.
– Мне было не по себе на каждой стадии процесса, хотя я стремился не делать никому вреда. Я не прикасался – мысленно – ни к одному человеку, которому нужно что-то большее, чем самое легкое касание. На Земле я просто смягчал страх репрессалий, в основном у тех, у кого страх был уже смягчен, и я рвал нить, которая и так уже готова была порваться. На Авроре все было наоборот. Политические деятели не хотели поддерживать политику, ведущую к изгнанию их из комфортабельного мира, и я просто поддерживал это их стремление, нежелание и укреплял нить, которая чуть сильнее удерживала их. И это погружало меня в состояние, хотя и слабое, постоянного беспокойства.