На этот раз Мандамус пожал плечами:
– Это слишком трудно. К тому же, эти маложивущие варвары с Земли с разрешения вашего доктора Фастольфа ринулись на все планеты, словно рой пчел.
– Осталось еще немало планет, миллионы. А если земляне могут это сделать…
– Они-то, конечно, могут, – с неожиданным пылом сказал Мандамус. – Это стоит жизней – но что им жизнь? Какие-то десятилетия, и только – а землян миллиарды. Если в процессе колонизации погибнет миллион, – кто это заметит, для кого это важно?
– Я уверена, что для них важно.
– Вздор! Наша жизнь долгая, следовательно, более ценная, и мы, естественно, больше дорожим ею.
– Поэтому мы и сидим здесь и ничего не делаем, а только злимся на земных поселенцев за то, что они рискуют жизнями и в конце концов, похоже, станут частью Галактики.
Глэдия не была на стороне переселенцев, но ей хотелось противоречить Мандамусу, и она не могла удержаться, хотя чувствовала, что ее слова могут быть расценены как убеждение. К тому же, в последние годы она слышала подобные речи от Фастольфа.
По сигналу Глэдии быстро убрали со стола. Завтрак мог бы продолжаться, но разговор и настроение стали совершенно неподходящими для цивилизованного принятия пищи.
Они вернулись в гостиную. Роботы Мандамуса так же, как Дэниел и Жискар, последовали за хозяевами и заняли свои ниши. Мандамус не обращал никакого внимания на Жискара. «Да и с чего бы?» – подумала Глэдия. Жискар был старомодным, примитивным и совершенно не выдерживал сравнения с прекрасными образцами Мандамуса.
Она села и скрестила ноги, прекрасно зная, что они сохранили девичью стройность.
– Могу ли я узнать причину вашего желания видеть меня, доктор Мандамус? – спросила она.
Она не хотела откладывать дело в долгий ящик.
– У меня дурная привычка после еды жевать лекарственную резинку для улучшения пищеварения. Вы не возражаете?
– Я думаю, это будет отвлекать, – ответила Глэдия.
А про себя подумала: «Пусть терпит неудобство. Кроме того, в его возрасте нет нужды улучшать пищеварение».
Мандамус сунул пакетик обратно в нагрудный карман, не выказав разочарования.
– Я спросила, доктор Мандамус, о причине вашего желания видеть меня.
– У меня их две, леди Глэдия. Одна личная, другая – государственная. Вы позволите начать с личной?
– Откровенно говоря, доктор Мандамус, я не могу себе представить, какие личные дела могут быть между нами. Вы работаете в Роботехническом институте, не так ли?
– Да.
– И близки с Амадейро, как я слышала?
– Я имею честь работать с доктором Амадейро, – ответил он.
«Он платит мне той же монетой, – подумала Глэдия. – Но я не приму ее».
– Я встретилась с Амадейро случайно два столетия назад, и эта встреча была крайне неприятной. С тех пор я не имела с ним никакого контакта. Я не стала бы встречаться и с вами, его коллегой, но меня убедили, что наша встреча может оказаться важной. Не перейти ли нам теперь к государственному делу?
Мандамус опустил глаза; на его щеках вспыхнул слабый румянец, может быть, от смущения.
– Тогда позвольте мне представиться заново: я Левулар Мандамус, ваш потомок в пятом поколении. Я прапрапраправнук Сантирикса и Глэдии Гремионис. Значит, вы моя прапрапрапрабабушка.
Глэдия быстро заморгала, стараясь не показать, что ее словно громом поразило.
Ну что ж, у нее были потомки, и почему бы этому человеку не быть одним из них?
– Вы в этом уверены?
– Полностью, Я провел генеалогическое расследование. В ближайшие годы я намерен иметь детей, так что у меня все равно потребуют такого рода данные. Если вас интересует, схема между нами – М-Ж-Ж-М.
– То есть вы сын сына дочери дочери моего сына?
– Да.
О дальнейших подробностях Глэдия не спрашивала.
У нее были сын и дочь. Она была хорошей матерью, но дети повзрослели и стали вести независимую жизнь. Что касается потомков сына и дочери, то она, как принято у космонитов, никогда о них не спрашивала. Даже встречая кого-нибудь из них, она, как истинная космонитка была к ним безразлична. Поразмыслив, она успокоилась.
– Прекрасно. Вы мой потомок в пятом поколении. Если это и есть то личное дело, о котором вы желали говорить, то оно не имеет никакой важности.
– Согласен, Мне хотелось бы поговорить не о генеалогии, а о том, что лежит в ее основании. Видите ли, доктор Амадейро, как я подозреваю, знает о наших родственных связях.
– Да? И каким же образом?
– Я думаю, он справляется о происхождении всех тех, кто поступает на работу в Институт.
– А зачем?
– Чтобы точно знать о том, что он отыскал в моем случае. Он человек недоверчивый.
– Не понимаю. Если вы мой потомок, почему его это касается больше, чем меня?
Мандамус задумчиво потер подбородок.
– Его неприязнь к вам ничуть не меньше, чем ваша к нему, мадам Глэдия. Если вы готовы были отказать мне во встрече из-за него, то он тоже готов отказать мне в повышении из-за вас. Было бы немногим хуже, если бы я оказался потомком Фастольфа.
Глэдия напряженно выпрямилась; ноздри ее раздулись.
– Так чего же вы ожидаете от меня? – резко спросила она. – Я не могу заявить, что вы не мой потомок. Не объявить ли мне по гипервидению, что вы мне безразличны и я отрекаюсь от вас? Удовлетворит ли это вашего Амадейро? Если да, то должна предупредить вас, что я этого не сделаю. Для этого человека я не сделаю ничего. Если он уволит вас и испортит вам карьеру из-за вашего происхождения, это заставит вас впредь сотрудничать с более здравомыслящей и менее злобной особой.
– Он не уволит меня, мадам Глэдия, Я слишком ценен для него, простите за нескромность. Но я надеюсь когда-нибудь сменить его на посту главы Института, а этого, я уверен, он не допустит, пока подозревает, что я происхожу из худшего рода, чем ваш.
– Он считает, что бедняга Сантирикс хуже меня?
– Отнюдь нет.
Мандамус покраснел и сглотнул, но голос его остался ровным и спокойным:
– Я не хочу показаться невежливым, мадам, но я обязан для себя самого узнать правду.
– Какую правду?
– Я ваш потомок в пятом поколении. Это явствует из генеалогических записей. Но может ли быть, что я потомок в пятом поколении не Сантирикса Гремиониса, а землянина Элайджа Бейли?