– Значит, он чувствовал, что аврорцы убьют ее? Но это, разумеется, невозможно.
– Это верно, что невозможно. Но дело не в этом. Я чувствовал нить ощущения личной ответственности, связанной с глубоким страхом потери. Я обыскал другие мозги на борту и пришел к предположению, что капитан намеренно послал свой корабль на столкновение с аврорским.
– Но этого тоже не может быть, – сказал Дэниел.
– А я принял это. Моим первым побуждением было изменить эмоциональный настрой капитана и вынудить его изменить курс, но я не смог. Его мозг был насыщен решимостью и, несмотря на тревогу, напряжение и страх потери, такой уверенностью в успехе…
– Как же могли одновременно существовать страх потери и чувство уверенности в успехе?
– Друг Дэниел, я перестал удивляться способностям человеческого мозга содержать одновременно две противоположные эмоции, я просто принимаю их.
В данном случае, если бы я попытался изменить мозг капитана в смысле перемены курса корабля, я мог бы убить его. Этого я не мог сделать.
– Но в этом случае могли бы умереть люди на корабле, включая мадам Глэдис, и еще несколько сотен человек на аврорском корабле.
– Они НЕ должны были умереть, если капитан был прав в своей уверенности в успехе. Я не мог бы принести одну верную смерть, чтобы предупредить всего лишь вероятность смерти многих. В этом-то и трудность, друг Дэниел, с твоим Нулевым Законом. Первый Закон имеет дело с индивидуумом, а твой Нулевой Закон имеет дело с неопределенной группой и вероятностью.
– Люди на борту этого корабля не неопределенная группа, это собранные вместе отдельные индивидуумы.
– Но если я должен был принять решение, то оно повлияло бы непосредственно на судьбу одного индивидуума. Тут я ничего не могу поделать.
– Но все-таки ты что-то сделал?
– Я в отчаянии пытался воздействовать на мозг командира аврорского корабля после Прыжка, который приблизил нас к нему, но не смог.
Слишком велико расстояние. Однако попытка контакта оказалась не совсем бесполезной: я определил нечто вроде слабого гула. Я не сразу понял, что принял ощущения всех людей на борту корабля. Отфильтровать этот слабый гул от более сильных ощущений, идущих от нашего корабля – трудная задача.
– Я думаю, вообще невозможная, друг Жискар.
– Почти невозможная, но с огромными усилиями я все-таки сумел это сделать. Но, как ни старался, не мог выделить ни одного индивидуального мозга. Когда мадам Глэдис стояла перед большим количеством людей на Бейли-мире, я ощущал анархическую путаницу мозгов, но сумел выделить то тут, то там индивидуальный мозг хотя бы на миг. Но в этом случае так не было.
Жискар задумался. Дэниел сказал:
– Я думаю, это аналогично тому, как мы различаем отдельные звезды в их скоплении, когда они относительно близки к нам. Но в далекой Галактике мы видим только слабое свечение целого, а отдельных звезд не различаем.
– Удачная аналогия, друг Дэниел. Когда я сосредоточился на слабом, но далеком шуме, мне показалось, что я смутно различаю проступающий сквозь него всплеск страха. Я не был уверен, но решил воспользоваться им. Я никогда еще не пытался влиять на таком расстоянии, но все-таки старался усилить этот страх. Не могу сказать, удалось ли это.
– Аврорский корабль ушел. Значит, тебе удалось.
– Это еще ничего не значит. Он мог уйти и без моих усилий.
Дэниел задумался.
– Мог. Если наш капитан был так уверен, что тот корабль уйдет…
– С другой стороны, – сказал Жискар, – я не думаю, что у капитана была рациональная база для такой уверенности. Мне казалось, что эта уверенность смешивалась с чувством благоговения и почтения к Земле. Эта уверенность была подобна тому доверию, какое испытывают дети к родителям, защитникам и тому подобное. Капитан верил, что влияние Земли не даст ему пропасть рядом с ней. Чувство, конечно, нерациональное.
– В этом ты, без сомнения, прав, друг Жискар. Капитан при нас говорил о Земле самым почтительным тоном. Поскольку Земля не может реально влиять мистическим образом на успех событий, вполне можно предположить, что имело место именно ТВОЕ влияние. Больше того…
– О чем ты думаешь, друг Дэниел?
– О предположении, что индивидуальный человек конкретен, а все человечество абстрактно. Когда ты определил слабый шум на аврорском корабле, ты определил не индивида, а часть человечества. Если бы ты был ближе к Земле и если бы посторонний шум был достаточно слабым, разве ты не уловил бы гул мысленной активности всего населения Земли? И далее, разве нельзя представить, что в Галактике вообще есть гул мысленной активности всего человечества? Оно нечто такое, что ты можешь указать. Подумай об этом в связи с Нулевым Законом и увидишь, что расширение Законов Роботехники оправдано – оправдано твоим же собственным опытом.
После долгой паузы Жискар сказал, медленно, как бы вытягивая из себя слова:
– Наверное, ты прав. Однако же, если мы высадимся на Земле, мы, может быть, сумеем воспользоваться Нулевым Законом, но пока не знаем, как. Мы вроде бы знаем, что кризис, перед которым стоит Земля, включает в себя использование атомного усилителя, но, насколько мне известно, на Земле нет ничего такого, на чем мог бы сработать усилитель. Что же мы будем делать на Земле?
– Пока не знаю, – грустно сказал Дэниел.
Шум!
Глэдис ошеломленно прислушалась. Это был не стук чего-то обо что-то, не скрип, не грохот, не взрыв, его вообще нельзя было назвать каким-то словом.
Он был мягким, ненавязчивым, поднимающимся и опускающимся без какой-либо регулярности, но все время присутствующий.
Диджи заметил, что она прислушивается, и сказал:
– Мы называем это Жужжанием Города, Глэдис.
– Он когда-нибудь прекращается?
– В сущности, никогда, но чего ты хочешь? Если ты стоишь в поле, то слышишь ветер, шорох листьев, жужжание насекомых, крики птиц, шум бегущей воды. Это тоже никогда не прекращается.
– Это совсем другое дело.
– Нет. То же самое. Здесь смесь звуков, работы машин и различных шумов, производимых людьми, но принцип тот же самый, что и шум в поле. К полям ты привыкла и не слышишь шума. Земляне не слышат шума Города тоже, за исключением тех редких случаев, когда возвращаются из сельской местности. Тогда они снова слышат его и радуются ему. Завтра ты тоже не будешь замечать его.
Глэдис задумчиво смотрела вокруг с маленького балкона.
– Как много домов!
– Это верно. Они тянутся во всех направлениях на много километров, и вверх и вниз тоже. Это ведь не просто город, как на Авроре или Бейли-мире, это Город с заглавной буквы. Города существуют только на Земле.
– Стальные Пещеры, я знаю. Ведь мы под Землей, верно?
– Да. Должен сказать, что я и сам не сразу привык к этим вещам, когда впервые приехал на Землю.
Куда ни пойдешь, везде полно народу, всюду мягкое освещение, похожее на солнечное, но Солнца нет, и даже не знаешь, светит ли оно наверху или закрыто тучами, или вообще мир погружен в ночь.
– Это делает Город замкнутым. Люди дышат одним и тем же воздухом.
– Но ведь так в любом мире.
– Не так, – она принюхалась. – Пахнет.
– Все планеты пахнут. Даже Города на Земле пахнут по-разному. Ты привыкнешь.
– Как люди не задыхаются?
– Хорошая вентиляция.
– А если она сломается?
– Этого никогда не бывает.
Глэдис снова огляделась.
– Кажется, у всех домов балконы.
– Это признак статуса. У очень немногих людей квартиры имеют окна, и кто их имеет, хочет пользоваться этим преимуществом.
Глэдис поежилась.
– Ужасно! А как называется этот Город?
– Нью-Йорк. Главный Город, но не самый большой. На этом континенте самые большие Мехико и Лос-Анджелес, и на других континентах есть Города больше Нью-Йорка.
– Но почему же Нью-Йорк главный?
– По обычной причине: здесь помещается Планетарное Правительство. Объединенные Нации.