— Лучше в банковскую ячейку, — бухгалтер знал, как хранить ценности. — И я бы посоветовал усилить охрану здания.
— Спасибо, я вас выслушал, — Хац сгреб внезапно обретенное богатство. — Я сделаю как лучше, только сам. Донти, коно, ты будешь ездить на мне целый день?..
Донти неохотно слез с удобной живой вешалки; цапнув еще ветчины, он сел на край стола, перевил длинные ноги и, закрыв глаза, заявил:
— Через восемь секунд сюда войдут Доран и человек-великан с волосами в крапинку.
— Это у него номер такой, — пояснила Бенита ошарашенному бухгалтеру, а наученный горьким опытом Хац тотчас же пошвырял кассеты в стол и запер ящик.
— …Шесть. Семь. Восемь.
На счет «восемь» дверь открылась — и все онемели.
— Нет-нет, камера не включена! — предупредил Доран; полуседой (масти «перец с солью») верзила Негели держал наплечную камеру объективом в потолок и тихо гонял жвачку за щекой, наблюдая за ситуацией, — он умел угадывать желания босса по еле уловимым жестам.
— Как я рад снова вас видеть, Хац!!
— Правда? — Хац вытянул шею в знак приветствия. Да, охрану надо усилить!
— Без записи, — сказал Доран, присаживаясь. — Сугубо по-деловому. Сначала обговорим, потом съемка. В двух словах ваши проблемы таковы…
— Про Фанка, — кивнул Хац, — мы уже слышали — Хлип и все такое прочее.
— Тем лучше! Но вы не знаете, какие люди присоединились к моему протесту…
— Вы о Сандре? — спросила Бенита. Доран мимолетной гримасой дал понять, что не имел в виду эту вульгарную выскочку, благодаря наследству превратившуюся из трущобной крысы в великосветское чучело.
— Канк Йонгер, Рамакришна Пандхари, Гельвеция Грисволд, Эмбер — и это только те, кто вышел на мой трэк, пока я летел к вам. К вечеру вас возьмут в кольцо хлиперы, и вам будет не до интервью, поэтому надо решать сию минуту — готовы ли вы стать объектом большого шоу…
— Это наша профессия, — Хац облизнулся с самым серьезным видом.
— …и использовать поддержку канала V, — изящно закончил Доран почти без паузы. — Эксклюзивные интервью, показ через канал всяких рабочих записей с Фанком… Не станете же вы уверять меня, что не записывали репетиций! Все артисты это делают — значит, и у вас…
— Мы, — бухгалтер посмотрел на Хаца; тот кивнул, — как раз уточняем рыночную стоимость этих материалов.
— Я дам по тысяче за полную кассету.
— Во, жмот! — вырвалось у Бениты.
— Тысячу двести.
— Просите больше, он даст, — внезапно подал голос стихший Донти; до этого он исподлобья всматривался в Дорана.
— Да, малыш? — Бенита примостилась рядом с ним. — А почему?
— Легко торгуется, — Донти забрался на стол с ногами и обнял танцовщицу за шею, — набавляет очень легко.
— Это ваш эксперт по маркетингу? — Доран с удивлением и слабой неприязнью обратил внимание на остроухого мальца.
— Вы ему назовите цену страшную, и потом сбавляйте понемножку, — щекотно зашептал Донти на ухо Бените, — а я скажу, где он пугаться перестанет.
«Считывает с лица, — догадался бухгалтер, удивляясь все больше, — он видит иначе, чем мы… что-то в глазах, в голосе, в мимике… Надо иметь в виду — с ньягонцами быть осторожней».
— Поиграем? — Хац с удовольствием почувствовал, как Доран колеблется, глядя на Донти, — что это, блеф или какая-то инопланетная штучка, с которой он пока что не встречался?.. — Вы очень правильно предположили, что сегодня это ходкий товар…
— Я намерен поддержать ваш театр ради того, чтобы поднять интерес к Фанку, — попробовал Доран намекнуть на свой исключительный альтруизм; Донти на вопросительный взгляд Бениты помотал головой: «Врет».
— Или вы примете наши условия? — Хац начал нажимать; без полицейского киборга за спиной он ощущал себя куда смелее и решительней, и сейчас вполне обозначилось, что школу менеджеров он кончал не зря.
— У вас большие трудности, — Доран противно улыбнулся. — На вашем месте я бы взял наличные, чем…
— Донти, проводи мистера Дорана к выходу. Так, — повернулся Хац к бухгалтеру, — мы собирались позвонить на канал III?
— Нет, сначала в «Audio-Star», — подлыгнул бухгалтер; как это упоительно — поиграть на нервах у ведущего TV, который деньги ест, пьет, курит и спит на матрасе, набитом деньгами.
— Ваши условия? — без колебаний и какого-либо перехода спросил Доран.
— Мы дадим вам одну кассету. И кое-какие фотографии. А вы даете в «NOW» рекламу театра — скажем, пять раз по десять секунд в течение суток, из них три раза в прайм-тайм…
— Да вы знаете, сколько стоит секунда рекламного времени?!
— Нет; откуда мне знать, какие у вас цены?
— То, что вы назвали, обойдется тысяч в двадцать. Кассета не стоит таких денег!
Все невольно взглянули на Донти; ребенок смутился и спрятал лицо в кудрях Бениты; уловив его жаркий шепот, Бенита незаметно подмигнула Хацу: «Жми, напирай! Доран и не столько отдаст, лишь бы первым показать Фанка в работе!..»
— Я оговорился — четыре раза в прайм-тайм и два — в иное время, — поправился Хац. — Мы… мы организуем показ записей Фанка через проектор, в зале. И восстановим на сцене поставленные им программы. Съемка в зале будет запрещена для всех… кроме, быть может, канала V.
— Исключительное право освещать происходящее в театре, две кассеты, — предложил Доран, — и я вас рекламирую три дня.
— Мы вам не дадим использовать кассеты целиком.
— О'кей; но я сделаю ролик для TV на пять минут, дайджест на четверть часа для фанатов и — по моему выбору — часовую некоммерческую нарезку для акций Союза защиты наследия.
— Зовите адвоката, — Хац наклонил свою гибкую шею, — надо это оформить сейчас же.
«Фанк, — подумал он, оглядываясь на фото экс-директора в гриме, — извини, если я думал о тебе гадко. Ты опять спасаешь нас, а мы…»
О том, как он сам подставил Фанка и навел на него серых, Хац думал с омерзением как о каком-то постыдном поступке, совершенном в крайнем опьянении или в помрачении ума.
— Надеюсь, нет проблем включиться в ваш Союз?
— И мне! — тонко крикнул Донти. — Мне можно?
— Хоть всем театром! — Доран распахнул объятия. — Но я должен это заснять, вы понимаете. Хац, какой у вас необычный детеныш!
— Это не мой, — скромно отрекся Хац, — я неженат.
— Этот мальчик — артист, — подчеркнула Бенита.
— Ах, это мальчик… Да, заметные артистические данные…
— Вы не поняли — у него сольный номер.
— И какой же?
— «Младенец-телепат», угадыванье намерений и тайных помыслов с завязанными глазами.
Дорана слегка покоробило. Напустили в мир всяких пришельцев!.. Но любопытство было сильней секундной неприязни, а трогательный вид Донти умилял — и Доран со своей знаменитой победной улыбкой протянул ньягончику руку:
— Твоя взяла, чудесное дитя. Давай договоримся — ты здесь больше не будешь читать вслух мои мысли, а я куплю тебе пирожное…
— Три, — уточнил Донти, — шоколадных, с ягодками.
— Кой Донти, как же мы без твоей помощи?! — простонала Бенита, готовая расхохотаться; нечаяный успех бодрил и подстрекал к веселью.
— У меня теперь контракт с мотаси Дораном, — важно ответил мальчуган.
Общий смех грянул, сметая остатки сомнений, недоверия и настороженности.
— А скажи — что я сейчас думаю? Один раз можно, разрешаю.
— Что дело провернуто очень удачно, — пригляделся Донти. — Что… что меня надо взять к себе домой. А вот этот мужчина, — показал он двумя пальцами на Волка Негели, — думает, что надо взять домой мотагэ Бениту, потому что она смачная.
Все снова засмеялись, а особенно — Бенита; она и впрямь смотрелась лучше некуда в одной лишь черной пленке на ладной литой фигуре.
— Малыш не промах, проникает как сквозняк, — признал его догадку Негели, а Доран заметил про себя: «Ньягонцев надо брать на интервью в прямом эфире, чтобы ловили за язык моих подопытных».
Табельный наркотик действовал ровно два часа, затем он как по сигналу выключился, и боль в руке подступила сначала как бы исподволь, онемением и тяжестью, а затем проявляясь все больше и больше чувством жара, распирания и жжения, как обычно болит ожог. Стоило пошевелить рукой — и из глубины всплывала новая порция тяжелой, разламывающей боли, еще громче требующей: «Не двигайся!» Рука медленно опухала, увеличиваясь в объеме, отекая и затрудняя движения в суставах пальцев и кисти; боль запрещала руке двигаться и в локте, и в плече; кожа приобретала нездоровый багровый цвет с фиолетовым оттенком, вены вздувались темными жгутами. Отек усиливался. Но это F60.5 смог увидеть только дома.