Когда этот полицейский с Земли, Илайдж Бейли, приехал на Аврору, он вытянул из Василии куда больше сведений, чем она могла доверить кому-либо другому. Однако с Глэдией он был сама мягкость и помог ей и ее защитнику Фастольфу выйти победителем против всех, хотя тогда Василия не могла ясно понять, как это произошло.
Глэдия была у постели Фастольфа во время его болезни, она держала его за руку в последнюю минуту и приняла его последние слова. Василия не понимала, почему это ее элит. Сама она хоть и знала, что жизнь старика кончается, ни при каких обстоятельствах не навестила бы его, чтобы стать свидетельницей его перехода в вечность, но злилась на присутствие там Глэдии. «Я так чувствую, — говорила она себе, — и никому не обязана объяснять». Она потеряла Жискара. Жискар был ее работой, ее собственным, данным ей вроде бы любящим отцом. На Жискаре она училась роботехнике и от него впервые почувствовала неподдельную привязанность. Она была ребенком и не размышляла о Трех Законах, не занималась философией позитронного автоматизма. Жискар казался любящим, он действовал, как любящий, и этого ребенку было достаточно. Такого чувства она никогда не встречала в человеке, и тем более в отце. В те дни она еще не решалась играть в дурацкую игру — любовь с кем бы тони была Ее горечь по поводу утраты Жискара научила ее, что любой начальный выигрыш не стоит финального разочарования. Когда она ушла из дома, разойдясь с отцом, он не отпустил Жискара с ней, хотя она сама все время улучшала Жискара, тщательным перепрограммированием. Умирая, отец отдал Жискара солярианке. Он отдал ей также и Дэниела, но Василия нисколько не интересовалась этой бледной имитацией человека. Она хотела иметь Жискара, который был ее собственностью. Сейчас Василия возвращалась домой. Ее турне было полностью закончено. Фактически, в смысле полезности, оно кончилось еще несколько месяцев назад, но она осталась на Гесперосе для необходимого, как она объяснила Институту в своем официальном извещении, отдыха. Теперь Фастольф умер, иона может вернуться. Она не могла целиком уничтожить прошлое, но часть его могла — Жискар должен снова принадлежать ей, это она решила твердо.
У Амадейро были самые противоречивые реакции на возвращение Василии. Она вернулась только тогда, кота старый Фастольф — теперь, когда он умер, Амадейро мог легко называть его имя — был уже месяц как кремирован. Это льстило мнению Амадейро о собственной проницательности. В конце концов, он же сказал Мандамусу, что она останется вдали от Авроры, пока ее отец не умрет. Кроме того, Василия была ясна и прозрачна. Это было очень удобно. У нее не было раздражающих качеств Мандамуса, нового фаворита, который, казалось, всегда имел какую-то навязчивую мысль, но прятал ее, несмотря на всю свою кажущуюся откровенность. С другой стороны, ею было чертовски трудно управлять, заставить ее спокойно идти по пути, который он указывал. Позволить ей проверить насквозь другие Внешние Миры в течение нескольких лет, которые она провела вдали от. Авроры, означало также позволить ей передавать все это в черном свете и загадочными словами. Итак, он приветствован ее с энтузиазмом, наполовину притворным.
— Василия, я счастлив, что вы вернулись. Институт летал на одном крыле, пока вас не было.
Василия засмеялась:
— Бросьте, Келдин.
Она одна без колебания и смущения называла его по имени, хотя была на два с половиной десятилетия моложе его.
— Это одно оставшееся крыло — ваше, а давно ли вы перестали быть уверенным, что одного вашего крыла достаточно?
— С тех пор, как вы решили растянуть свое
— Ни капельки, что, вероятно, должно огорчать вас. Отсутствие перемен — это распад.
— Парадокс. Без перемены к худшему нет распада.
— От
— Прекрасно, Василия! Я думаю, вы старательно запоминали это во время своего полета сюда. Однако в политическом положении Авроры перемены были.