— Вы ничего не слышали об этом? — спросил Амадейро.
Мандамус покачал головой:
— Ничего, сэр. Земля на редкость провинциальный мир. Восемьсот Городов с восемью миллиардами жителей — и все интересы направлены только на восемьсот Городов с восемью миллиардами жителей. Можно подумать, что поселенцы существуют только для того, чтобы посещать Землю, а космонитов вообще не существует. Последние известия в любом Городе на девяносто процентов относятся к этому Городу. Земля — замкнутый, боящийся пространства мир, как умственно, так и физически.
— Однако вы говорили, что они не варвары.
— Агорафобия — не обязательно варварство. По их словам, они цивилизованны.
— По их словам! Ну, ладно. Это неважно. Сейчас проблема — Солярия. Ни один из Внешних Миров не двинется. Принцип невмешательства — главнейший. Считается, что внутренние проблемы Солярии — дело одной Солярии. Наш Председатель инертен, как и все, хотя Фастольф умер, и его парализованные пальцы больше не давят на нас. А сам я ничего не могу сделать до тех пор, пока не стану Председателем.
— Как они могут предполагать, что у Солярии внутренние проблемы, в которые нельзя вмешиваться, если соляриане исчезли?
— Они не видят глупости, а вы сразу увидели? — ядовито сказал Амадейро. — Они говорят, что нет твердой уверенности в полном исчезновении соляриан, и пока хоть сколько-нибудь их остается на планете, другие Внешние Миры не имеют права влезать туда без приглашения.
— Как же они объясняют отсутствие излучений?
— Они думают, что соляриане, может быть, ушли под землю или развили технологию, устраняющую утечку излучения. Говорят также, что никто не видел, как соляриане уходили, и что им абсолютно некуда податься. Конечно, никто не следил, потому и не видели.
— Как они доказывают, что солярианам некуда уйти? Пустых планет много.
— Аргумент — что соляриане не могут жить без своей несметной толпы роботов, а взять их всех с собой они не смогут.
— А каков ваш аргумент против этого?
— Никакого, сэр. Но исчезли они или нет, ситуация странная и беспокоящая, и просто невероятно, что никто не хочет расследовать ее. Я всех предупреждал, насколько мог настойчиво, что инерция и апатия станут нашим концом, что, как только Поселенческие Миры узнают, что Солярия опустела — или, возможно, опустела — они без колебаний кинутся расследовать дело. У этих насекомых бездумное любопытство. Я хотел бы, чтобы у нас была часть его. Они, не подумав дважды, рискнут жизнью, если им светит какая-то прибыль.
— Какая же прибыль в данном случае, доктор Амадейро?
— Если соляриане ушли, они должны были оставить почти всех своих роботов. Они были исключительно изобретательными роботехниками, и поселенцы, при всех их чувствах неприязни и ненависти к роботам, не поколеблются захватить их и продать нам за хорошие деньги. Они уже объявили об этом. Два поселенческих корабля уже высадились на Солярии. Мы послали протест, но они, разумеется, не обратили на него внимания, а мы, ясное дело, ничего больше не сделали. Наоборот: некоторые Внешние Миры посылают запрос, какие роботы будут продаваться и за какую цену.
— Наверное, так и должно быть, — спокойно сказал Мандамус.
— Так и должно быть, что мы ведем себя так, как о нас говорят поселенческие пропагандисты? Что мы действуем так, словно и в самом деле дегенерируем и скатываемся в гниение?
— Зачем повторять их жужжание, сэр? Мы уравновешенны и цивилизованны, и пока еще нам никто не вредит. Если это случится, мы будет драться, и, будьте уверены, сотрем их в порошок. Технологически мы пока впереди них.
— Но мы и сами потерпим урон, а это не очень приятно.
— Это означает, что мы не готовы к войне. Если Солярия опустела, и поселенцы хотят ограбить ее, возможно, нам не следует мешать им. В конце концов, я могу предсказать, что мы сделаем свой ход через несколько месяцев.
По лицу Амадейро прошло нечто вроде яростной жадности.