— Вы это начали, но вы, разумеется, не можете надеяться остаться единственным. Разве никто не изучает теорию?
Фастольф твердо покачал головой:
— Никто. Я никого не учил, и не верю, чтобы кто-нибудь из ныне живущих роботехников разработал бы собственную теорию.
Бейли сказал с легким раздражением:
— Может быть, какой-нибудь молодой человек, только что из университета, более сообразительный, чем другие…
— Нет. Такого молодого человека я бы знал. Он прошел бы через мои лаборатории. Он работал бы со мной. В данный момент такого человека не существует. Когда-нибудь будет, может, и не один, но сейчас — нет!
— Стало быть, если вы умрете, новая наука умрет вместе с вами?
— Мне всего сто шестьдесят пять лет — примерно сто тридцать пять по земному времени. По аврорским стандартам я еще совсем молод, и по медицинским показаниям можно считать, что я еще не перевалил за половину жизни. У нас нередко доживают до четырехсот лет — местных, конечно. Так что, у меня хватит времени научить кого-то.
Они покончили с едой, но из-за стола не вставали, и ни один робот не подошел убирать посуду. Бейли прищурился и сказал:
— Доктор Фастольф, два года назад я был на Солярии. Там у меня сложилось впечатление, что солярианцы самые умелые роботехники из всех Внешних Миров.
— В целом, наверное, так.
— Никто из них не мог убить Джандера?
— Никто. Они специалисты по роботам, которые в лучшем случае не сложнее моего доброго, надежного Жискара. В конструировании человекоподобных роботов солярианцы ничего не смыслят.
— Откуда вы знаете?
— Вы были на Солярии и хорошо знаете, что солярианцы с величайшей неохотой приближаются друг к другу, что они общаются по трехмерному видео, исключая те случаи, когда требуется обязательный сексуальный контакт. Как вы думаете, захочет ли кто-нибудь создать робота, столь похожего на человека, что он может вызвать у них невроз? Они будут избегать его, поскольку он выглядит, как человек, и, конечно, не сочтут возможным пользоваться им.
— А не могло быть солярианина, проявляющего терпимость к человеческому телу?
— Может быть, такие и есть, не отрицаю, но на Авроре в этом году нет ни одного солярианина. Они не любят входить в контакт даже с аврорцами, разве что по самым важным делам, и никто из них не приезжает сюда, да и на любой другой мир. Если же дело важное, они держатся на орбите и общаются с нами только по электронной связи.
— В таком случае, если, кроме вас, некому было убить Джандера, то это сделали вы?
— Дэниел, наверное, сказал вам, что я это отрицаю. И я скажу вам то же самое: я этого не делал.
Бейли кивнул:
— Но если вы этого не делали, и никто другой не мог сделать, то… подождите-ка, возможно, я делаю недозволенное предположение: Джандер действительно умер, или меня вызвали сюда под фальшивым предлогом?
— Робот действительно уничтожен. Я могу показать вам его, если Совет не запретит мне доступ к нему до конца дня, но я не думаю, что они это сделают.
— Кто же тогда совершил преступление?
Фастольф вздохнул:
— Никто его не совершал. Это было самопроизвольное событие в позитронном потоке мозговых путей, и оно вызвало умственное замораживание.
— Это правдоподобно?
— Нет, совершенно неправдоподобно, но это единственное, что могло случиться.
— Но не скажут ли, что больше шансов за то, что вы солгали, чем за то, что случилась такая вещь?
— Многие скажут именно так. К счастью, я знаю, что я этого не делал, и остается только возможность самопроизвольного замораживания.
— И вы хотите, чтобы я доказал, что такое самопроизвольное событие имело место?
— Да.
— Но как можно это доказать? А похоже, что только доказав это, я спасу вас, Землю и себя.
— В порядке возрастающей важности, мистер Бейли?
— Ну, ладно: вас, меня и Землю.
— Боюсь, — сказал Фастольф, — что, подумав, я пришел к заключению, что такого доказательства получить нельзя.
Бейли в ужасе посмотрел на Фастольфа.
— Нельзя?
— Никак.
Фастольф, вдруг отвлекшись, схватил прибор для специй.
— Знаете, мне интересно, смогу ли я сделать тройной подкид.
Он подбросил прибор в воздух рассчитанным движением запястья. Прибор перевернулся. Пока он падал, Фастольф поймал его узкий конец на ребро правой ладони и слегка подкинул, а затем поймал на ребро левой ладони. Прибор снова взлетел вверх, перевернулся, упал на ребро правой ладони, а затем опять на ребро левой. После этих трех подкидов прибор взлетел еще раз. Фастольф поймал его в правый кулак, держа поблизости левую руку ладонью вверх. Как только прибор был схвачен, Фастольф показал левую руку, в которой была щепотка соли.