– Вы уверены? По-настоящему уверены?
– Абсолютно.
– И объявили это публично?
– Естественно. Было проведено публичное расследование, дорогой мой землянин. Мне задавали те же вопросы, какие сейчас задали вы, и я отвечал правдиво. Так принято на Авроре.
– Я не сомневаюсь, – сказал Бейли, – что вы отвечали правдиво, насколько вам представляется. Но не могло ли на вас повлиять самолюбие? Естественная гордость за себя? Ведь и это может быть типичным для аврорианца, не так ли?
– Вы спрашиваете, не заставило ли меня желание слыть лучшим в своей области добровольно внушить всем, что только я мог довести Джендера до заморозки?
– Почему-то мне кажется, что вы готовы пожертвовать своим политическим влиянием и положением в обществе ради сохранения своей репутации как ученого.
– Ах так. У вас интересная манера мыслить, мистер Бейли. Мне бы подобное и в голову не пришло. Значит, по-вашему, окажись я перед выбором: признать себя не самым лучшим специалистом или признаться, что я виновен в робийстве, как вы это называете, я бы сознательно выбрал второе!
– Нет, доктор Фастольф, я представляю себе это совсем не так упрощенно. Разве не может быть, что вы обманываете себя, считая, будто вы далеко превосходите остальных робопсихологов, будто у вас нет и не может быть соперников, и вы отчаянно цепляетесь за эту веру, поскольку бессознательно, повторяю, бессознательно, доктор Фастольф, знаете, что другие уже равны вам или даже вас превосходят?
Фастольф засмеялся, но в его смехе проскользнуло раздражение.
– Ничего подобного, мистер Бейли. Вы попали пальцем в небо.
– Подумайте, доктор Фастольф. Вы абсолютно уверены, что никто из ваших коллег не способен с вами сравниться?
– Таких, кто хоть что-то знает о человекоподобных роботах, крайне мало. Создание Дэниела положило начало совершенно новой профессии, у которой даже названия нет. На Авроре кроме меня нет ни одного робопсихолога, понимающего, как работает позитронный мозг Дэниела. Доктор Сартон понимал. Но он умер. А кроме того, в этом он разбирался хуже меня. Ведь теория разработана мной.
– Так, конечно, и было, но ведь вы не можете сохранять за собой исключительное право собственности на нее. Неужели с ней никто не знаком?
Фастольф отрицательно покачал головой:
– Никто. Я никого ей не обучал, и я хотел бы посмотреть, как кто-нибудь из ныне живущих робопсихологов попробовал бы самостоятельно ее разработать!
Бейли спросил досадливо:
– А что, если есть талантливый молодой человек, только что с университетской скамьи, еще никому неизвестный, но…
– Нет, мистер Бейли. Нет. О таком молодом человеке я бы знал. Он бы стажировался в моей лаборатории, он бы какое-то время работал со мной. В данный момент такого молодого человека не существует. Со временем он появится, И возможно, не один. Но пока его нет!
– Значит, если бы вы умерли, новая наука умерла бы с вами?
– Мне всего только сто шестьдесят пять лет. Естественно, по метрическому календарю, то есть по вашему земному счету мне примерно сто двадцать четыре года. По меркам Авроры я еще относительно молод, и никаких медицинских оснований полагать, что я прожил хотя бы половину своей жизни. Не так уж редко люди доживают до четырехсот лет – метрических, естественно. У меня еще достаточно времени, чтобы найти себе учеников.
Они кончили есть, но продолжали сидеть за столом. И никто из роботов не подошел убрать со стола. Казалось, напряженный обмен репликами двух людей совершенно их обездвижил.
Прищурившись, Бейли сказал:
– Доктор Фастольф, два года назад я побывал на Солярии. Там у меня создалось четкое впечатление, что соляриане в целом – самые искусные робопсихологи и робоконструкторы на всех космомирах.
– В целом, пожалуй, и так.
– И никто из них не мог бы это сделать?
– Никто, мистер Бейли, Искусность их ограничивается роботами, которые в лучшем случае модернизированы не больше моего бедного надежного Жискара. Соляриане не имеют понятия о конструировании человекоподобных роботов.
– Но как вы можете быть в этом уверены?
– Вы ведь были на Солярии, мистер Бейли, и, следовательно, знаете, что соляриане избегают всяких личных контактов и общаются друг с другом исключительно с помощью трехмерной проекции, кроме абсолютно неизбежных встреч для совершения полового акта. И вы думаете, что кому-то из них могла прийти мысль создать робота, настолько внешне неотличимого от человека, что его вид их невыносимо раздражал бы? Сходство с человеком заставило бы их избегать его, а в таком случае для чего бы он им понадобился?